- Действительно любопытно, - согласился старик. - Но не ново. На моей памяти подобные курьезы уже имели место. Заходите в дом, мальчики, и подождите с полчаса. Полагаю, к тому времени ваша "неразрешимая загадка" станет ясной, как голубое небо.
- Пошли, - Липка потянул Юру за рукав. Они пересекли полукруглый холл, исполняющий роль прихожей, поднялись по широкой винтовой лестнице на третий этаж и оказались в большой светлой комнате с балконом, обставленной просто, но функционально.
- Вот это мое гнездо, - Липка плавным широким движением устроился в кресле и приглашающе указал на кровать. - Располагайся, Юрка. До сумерек отдыхай сколько влезет, а ночевать все-таки лети к жене. Не век же теперь прятаться. Но думаю, после дедовых объяснений тебе уже не будет настолько худо.
Юрген присел на кровать и огляделся. Сразу видно, что Липка любит читать. Три стены из четырех заняты книжными полками. И на столе стопки, одна выше другой. Четвертая стена была увешана портретами. В самом центре находилось изображение очень красивой человеческой женщины, стройной, полной скрытого достоинства. Прямые светло-пшеничные волосы ниспадали до складок старомодного лилового платья, руки были чинно сложены на коленях. Женщина сидела в белой сильфийской беседке, исключительно по прихоти неизвестного живописца увитой ветвями красной сирени. В реальности, насколько знал Юра, сирень не вьется и на Холмах не растет: климат и почвы не те. Пару раз ему доводилось видеть на окраинах приграничных лесов белую сирень, но не более того.
- Кто это, в центре стены?
- Моя прабабка по материнской линии, - с некоторой гордостью ответил Липка. - Необычайная красавица была по сильфийским меркам. Люди-то ее дурнушкой считали, а мой прадед разглядел и полюбил. Жили они счастливо, но недолго - прабабка умерла в девяносто лет, что для человека, впрочем, немалый срок. Это из-за ее наследства, думается, у меня воздушная магия не выходит и волосы не вьются.
- А на других портретах кто?
- Вон там, слева, у самого потолка, прабабка по отцовской линии. Она тоже рано развеялась, разбилась на доске. Дед до сих пор втихомолку горюет, хотя и женился после несколько раз. Но все не складывалось. Ниже прадед по материнской линии, его только десять лет назад не стало. Вот этот групповой портрет, слева направо: дед и бабка по отцу, бабка и дед по матери. Они вместе работали в тайной канцелярии и были очень дружны. И развеялись в один день, на задании. Грустная история вышла, до сих пор помню. Мне тогда всего шесть исполнилось. Справа наверху дядька по матери. И не смотри так хмуро, он живой-здоровый, доски проектирует - думаешь, откуда у меня все эти новинки? А ниже отец. В четырнадцатом корпусе работал, как я. С его смертью какая-то темная история связана, я до сих пор ничего не знаю. Только орден за него отдали и настоятельно просили ничего не спрашивать. А под отцом - мама. Она развеялась три года спустя, от горя. И взяла с меня, шестнадцатилетнего, клятву, что я стану агентом. Я, впрочем, так и собирался. И, как видишь, стал. Ну вот, Юрка, я хотел тебя развлечь, а вышло наоборот.
- Тебе не грустно каждый раз смотреть на эти портреты? - удивился Юрген. Он, конечно, знал, что Липка сирота, но никогда всерьез не задумывался, отчего так вышло.
- Нет, что ты. Наоборот, когда мне приходится туго, я смотрю на них и как бы советуюсь. Становится легче. Может, развеявшиеся не уносятся к Небесам, а незримо присутствуют рядом с нами... Юрка, ты уже спишь. Притом сидя, с открытыми глазами и в полной уверенности, что слушаешь мою болтовню. Ложись, я тебя разбужу, когда дед отыщет разгадку. Его опыта на всю нашу канцелярию с лихвой хватит!..
Липка еще что-то долго рассказывал, про секретные задания и красную сирень, но, скорее всего, Юре это просто приснилось.
***
Доев эклеры, Даша с Рафушей, успевшие за время распития горячего укропника стать закадычными подружками, разобрали в прихожей оставшиеся горшки и попутно перемыли косточки всем общим и частным знакомым. Раферия, например, узнала о деталях и тонкостях быта тайноканцелярских секретарш, а еще получила пару-тройку теоретических уроков высшего пилотажа - Дарьянэ в свое время настолько увлекалась досками, что даже подумывала поступить в ученый дом.
Даша получила бесценные на сегодняшний день сведения о детстве и отрочестве своего молодого супруга: сколько раз в день он разбивал коленки, почему терпеть не может всяческих неразрешимых тайн и стремится раскрыть их любой ценой, что предпочитает на завтрак, какими книгами зачитывается (в этом вопросе их с Дашей вкусы почти полностью совпали) и еще добрую сотню маленьких легких секретиков, которые всегда знают друг о друге брат и сестра, особенно любящие. Ближе к вечеру Рафуше надоело дожидаться брата, который может вообще не прилететь. С него станется заночевать в своем любимом четырнадцатом корпусе, под надежным Липкиным крылышком. Сколько раз уже подобное бывало. А родители волноваться будут, они Рафушу только до сумерек отпустили. Поэтому девочка нехотя, но твердо засобиралась домой.
- Ты прилетай еще, - почти жалобно попросила Даша, стоя в дверях прихожей. Ни с кем, даже с отцом, не говоря уже о коллегах, она не общалась так легко и просто, как с этим ожившим лучиком переменчивого северного солнца. - Буду очень рада тебе.
- Хорошо, - важно кивнула Раферия, - непременно навещу вас, Юрку-то так и не повидала. И ты ко мне прилетай, я тебе наш сад покажу. И укропной рассады дам, хочешь?
- Спасибо, милая, - Даша улыбалась. - Завтра мне непременно надо показаться на работе, а послезавтра возьму отгул и прилечу. Ты будешь дома?
- Гы! - в Рафушиных устах это было утверждением.
Проводив солнечную гостью, Дарьянэ убрала на кухне - устраивать поедание эклеров в столовой обеим показалось ненужным и слишком официальным, - тщательно заперла рабочий кабинет, а ключ повесила себе на шею, чтоб мужу не достался, и вышла на крыльцо подышать вечерним воздухом.
Сумерки обволакивали небо, выпуская тени из щелей. Изменились голоса птиц, кругом запахло тайной. Поднявшийся у самой земли сквозняк разметал Дашины кудри по плечам, забил прядку в приоткрытый рот и понесся выше, обрастая свитой из таких же случайных сквознячков и постепенно становясь настоящим шальным ветром, теребящим крыши и заносящим в сторону все встречные доски. Когда-нибудь, если повезет, этот ветерок вырастет до урагана, поющего серенады под дробь дождей только в самую сильную бурю. А потом ударится о землю, сойдет почти на нет или снова рассыплется на крохотные сквознячки. И опять все пойдет по кругу.
"Как же сильфы похожи на ветер, - подумалось Даше. - Мы тоже рождаемся земными и хрупкими. Растем, поднимаемся на досках под облака, находя по пути опыт и верных друзей. Кому-то везет возвыситься, кто-то вечно скользит по низам. Но все развеиваются, рано или поздно. Сильфы ведь не люди, после смерти от них не остается тел, никогда. Потому и кладбищ у нас нет. Умерший просто растворяется в воздухе, словно клочок тумана. А куда девается душа? Одним ветрам известно..."
Даша редко думала о смерти, сиречь о развеивании, почти никогда, но сумерки и пережитая недавно свадьба настроили девушку на трагико-философский лад. В приоткрытую дверь за ее спиной с сухим отрывистым стуком просочилась стайка бледно-серебристых ночных мотыльков. Дарьянэ в общем-то любила всяческих бабочек, но не в своем доме и не среди ночи. Поэтому сильфида небрежно махнула себе за спину рукой, создавая слабый, но настойчивый ветер. Мотыльков вынесло наружу и потащило куда-то выше, на уровень крыш. Небесный свет все таял под напором сумерек, ютился до следующего дня в масляных светильниках. Масло сильфы добывали из кедровых шишек, и его, хвала Небесам, хватало даже на экспорт. Хоть что-то в Принамкском крае закупать не надо...
Слева, справа и еле различимо - впереди проявились в ночном мраке теплые огонечки соседских усадеб. Сильфы не любят тесниться, ставят дома далеко друг от друга, иной раз до ближайших соседей только на доске и доберешься. Даша подумала, что ей тоже не помешает зажечь лампу, хотя бы над порогом. И дело вовсе не в традициях или ее персональной любви к освещению. Просто если мужу все-таки приспичит сегодня вернуться домой, он должен знать, куда ему приземляться. По сходным причинам лампы и светильники над порогами усадеб на Холмах жгли все, иногда и по ночам. А уж в туманную погоду - тем более.