...Но вернемся, однако, к Бандере, к фюреру ОУН, который выпускал на тропу убийств и провокаций фашистских волчат, подобных Хомяку, Запутовичу и другим, обезвреженным в годы войны под Ленинградом.
Стоило гитлеровским войскам ворваться на советскую территорию и попробовать на месте, каков будет темп «блицкрига», не только Теодору Оберлендеру и его коллегам стало понятно, что украинские националисты их обманули. Ни о каком всенародном восстании и речи быть не может. Один из видных коллаборационистов, ставленник гитлеровцев Кость Панькивський, скрывающийся сейчас за океаном, вспоминая тот день захвата гитлеровцами Львова, 30 июня 1941 года, с грустью отметил в одной из статей, опубликованной на страницах националистической газетенки: «Львов встретил немцев со смешанными чувствами. Не было энтузиазма...»
Можете себе представить, каково было положение на самом деле, если находящиеся на американской земле тогдашние союзники гитлеровцев вынуждены делать сейчас такие признания!
И тогда, поняв, что довоенный флирт с вожаками ОУН, и в первую очередь с Бандерой, окончился неудачей, гитлеровцы разгоняют созданное им 30 июня 1941 года «правительство самостийной Украины» и награждают Бандеру пинком прусского сапога.
Разъяренный Канарис требует, чтобы полковник Штольце сообщил Бандере в глаза всю горькую правду. Штольце вызывает Бандеру и говорит кандидату в националистические наполеоны, что прежде всего он — отпетый жулик. Абверу стало известно, что Степан Бандера присвоил ассигнованную ему ведомством Канариса для подпольной работы большую сумму немецких марок и перевел их в один из швейцарских банков. После нажима немецких властей деньги были возвращены абверу, но даже и это не изменило положения. Восстания нет. Мелкий, негодный человечишка, который орал по Львовскому радио: «Говорит радиостанция имени Евгена Коновальца. Перед вами я — фюрер украинских националистов Степан Бандера», провозглашая о занятии Львова войсками доблестной союзницы — немецкой армии, обманул эту армию, как самый ординарный мошенник.
...Бандера пытается оправдаться, болезненно переживает и эти резкие обвинения и охлаждение абвера. Он с грустью видит, как взлетают шансы связанного с гестапо конкурента Андрея Мельника. Как-никак, этому более опытному комбинатору пошла на пользу многолетняя выучка на службе у митрополита Шептицкого.
Старый граф и владелец богатых поместий в селе Прилбичах, в прикарпатских лесах, был прижимист, каждая копейка была у него на счету, долгий иезуитский опыт учил графа Шептицкого и его подчиненных такту и тонкому обращению с партнерами, кем бы они ни были — польскими магнатами или чинами абвера.
Не зная еще полностью о стремительном падении акций Степана Бандеры, Теодор Оберлендер и его ближайшие подручные Роман Шухевич (соучастник Бандеры по убийству министра Перацкого) и поп отец Иван Гриньох, сменивший рясу униатского попа на мундир вермахта с желто-голубой ленточкой у плеча, приводят легионеров батальона «Нахтигаль» («Соловей») сразу же поутру к палатам митрополита Шептицкого.
«Соловьи» поминутно озираются. В городе уже начался погром, гремят раздираемые гофрированные шторы магазинов. Туда бы сейчас прорваться «соловьям», а не торчать на соборном подворье. Вожаки легиона увещевают подчиненных: надо соблюсти «декорум». Пусть прежде всего легион «Нахтигаль» благословит духовный отец украинского национализма и глава греко-католической церкви, митрополит Андрей Шептицкий, а уж потом можно будет, получив авансом отпущение грехов, заняться более «мирскими делами».
Шептицкий, по словам Костя Панькивського, «выслушав отца Гриньоха, которого он знал как своего воспитанника и кандидата в профессора теологии, осенил воинов крестным знамением и дал свое благословение будущему правительству самостийной Украины, о создании которого ему доложил Гриньох. В палатах митрополита поселился известный во Львове профессор университета в Кенигсберге, а в то время гауптман вермахта в отделе контрразведки (абвер) доктор Ганс Кох».
Вдумайтесь, сколько цинизма в этих признаниях!
На улицах Львова льется кровь, укрываясь от пуль разъяренных фашистов, пытаются пробиться на восток матери с плачущими детьми, националисты заодно с эсэсовцами добивают раненых в госпиталях, а тут под одной крышей мирно соседствуют старый митрополит, сотни тысяч раз повторявший в проповедях известную заповедь: «Не убий», и опытный разведчик гитлеровской Германии Ганс Кох!
Со временем, осенью 1944 года, восстанавливая по свидетельствам многих очевидцев обстановку этих страшных дней после вторжения, Чрезвычайная комиссия по расследованию гитлеровских злодеяний по городу Львову записала в своем акте:
«Ворвавшись 30 июня 1941 года в город Львов, гитлеровские захватчики в тот же день начали производить массовые расстрелы, грабежи и аресты не успевших эвакуироваться мирных советских граждан.
Пьяные орды вооруженных немецко-фашистских головорезов рыскали по улицам города, хватали на улицах жителей, врывались в дома, грабили и убивали без разбора— мужчин, женщин, стариков и детей. Этот кровавый разгул в течение первых шести дней пребывания гитлеровцев на территории города происходил беспорядочно и беспланово, но вдохновлялся и поощрялся командованием проходивших военных немецких частей. Затем оккупанты начали устанавливать «порядок новой Европы» и с планомерной методичностью истреблять мирное население».
Одной из таких частей и был пресловутый легион «Нахтигаль», который ворвался на улицы Львова под общим командованием будущего министра боннского правительства Теодора Оберлендера. «Черные списки», составленные заранее участниками легиона «Нахтигаль», уже были переданы эсэсовцами из «эйнзатцгруппы» 17-й армии вторжения вермахта, и они, заняв под свой штаб здание «Бурсы Абрагамовичей» на Кадетской горе во Львове, готовились к операции.
Одним из первых, кого украинские националисты занесли в свой «черный список», был профессор начертательной геометрии Львовского политехнического института Казимир Бартель. Сложным и очень противоречивым был жизненный путь этого ученого и политического деятеля. Сын слесаря из города Стрый, Казимир Бартель благодаря своим незаурядным способностям выбился в люди, стал профессором и трижды, с 1926-го по 1930 год, был премьер-министром польского правительства. К чести профессора следует сказать, что, используя трибуну польского сейма, он несколько раз выступал против роста шовинизма в стране, против национального угнетения и дискриминации в получении высшего образования. Не случайно фашиствующие студенты во Львове после одного из его выступлений пустили гулять по городу свинью, написав дегтем на ее щетине: «Бартель», и забросали профессора на его лекции гнилыми яйцами.
Будучи общественным деятелем буржуазной школы, Казимир Бартель тем не менее после революционных событий во Львове весной 1936 года писал в одной из газет: «Это уже не просто волнения. Это пахнет революцией!»
Националисты из легиона «Нахтигаль» с желто-голубыми нашивочками у плеча, не застав профессора дома, привели эсэсовцев на кафедру начертательной геометрии Политехнического института, куда аккуратный профессор, несмотря на военные события, пришел на работу, как в обычное время. Сперва старший по чину офицер СС закрылся с профессором в его кабинете и, пока «соловьи» раскуривали награбленные папиросы в приемной, уговаривал Бартеля занять пост руководителя опереточного правительства, которое бы подчинялось гитлеровскому наместнику в Польше Гансу Франку и помогало бы ему угнетать польский народ. Казимир Бартель наотрез отказался от такого «лестного» предложения и, надо полагать, сказал, что его никак не прельщает роль польского квислинга. Что думал он во время этого короткого, но такого значительного разговора? Незадолго до вторжения Бартель побывал в Москве и повсюду встречал к себе чуткое, предупредительное отношение советских людей. Он знал, что творят гитлеровцы в Польше, и считал ниже всякого человеческого достоинства быть ширмой их варварских действий, направленных к конечной цели — к полному уничтожению польского и всех славянских народов.