На старинной монастырской стене сидел краснощекий солдат в выцветшей рабочей гимнастерке. Орудуя киркой, он отбивал со стены кирпич за кирпичом и легко сбрасывал их на мокрую землю. А внизу собралась детвора, падкая до всяких новшеств. Ребята подбирали кирпичи и укладывали их в штабеля поодаль.
...Проходили дни, и старинная стена исчезала.
Один из прохожих сказал мне, что она не представляет никакой исторической ценности. Слежавшийся веками кирпич, добытый из ее кладки, пойдет на фундаменты новых жилых домов для рабочих завода «Автопогрузчик», а в центре древнего города возникнет еще
один скверик, расширяя сжатое домами Средместье. И эта весть и то, что, исчезая, стена открывала скрытый веками от взглядов населения фруктовый монастырский сад, вызывало в душе приятное чувство. Всякий раз, когда надо было идти по делам в город, я сворачивал сюда и, если было свободное время, подолгу следил за спорой работой солдат гарнизона. Как-то раз, когда они сделали перекур и грелись поодаль на солнышке, окруженные детворой, я взял лежавшую на земле кирку и размахнулся ею. Я не рассчитал удара. Кирка оказалась тяжелее той, что я видел в первый день у солдата, начинающего работу. Она потянула меня на излете назад и глухо стукнулась тупым концом в остаток монастырской стены.
— Э-гей, папаша! Ты всю стену сразу свалишь, и нам делать будет нечего! — насмешливо крикнул издали чернявый солдат со значком отличника снайпера.
Не обращая внимания на окрик, я подошел к стене совсем близко и стал простукивать ее штукатурку в том месте, откуда послышался глуховатый удар. А надо сказать, что поодаль валялись, отброшенные отсюда, видно, очень недавно, старые двери, заплесневелые доски и высокий мусорный ящик. Следы сырости на стене, прилипшие к серой штукатурке корни давно увядших ползучих растений подсказывали, что весь угловой стык был годами захламлен и только сегодня солдаты расчистили подход к нему, чтобы разобрать кирпичную кладку и открывать фруктовый сад теперь уже со стороны Валовой улицы. Приблизительно метра полтора над землей оштукатуренная стена, когда ее касалась рукоятка кирки, звучала очень глухо, совсем иначе, чем в других местах. В одном месте из кирпича торчала шляпка гвоздя. Я ударил по ней. На волнистой кладке штукатурки проступил квадрат замаскированного входа. Теперь я потянул за шляпку гвоздя на себя, и хитро замаскированная дверца, заскрипев на ржавых петлях, обнаружила потайной вход в стене и деревянные ступеньки, ведущие вниз.
— А ну, ребята, сюда! — крикнул я.
Пока солдаты подбегали ко мне, мигом возникли в памяти любимые с детства истории о замаскированных кладах, о монастырских тайниках.
Вспомнился мне рассказ одного приезжего историка, что во львовских монастырях можно найти документы, раскрывающие тайну происхождения Лжедимитрия.
Ведь отец Марины, прельстившей авантюриста и претендента на русский престол, был — как говорили здесь — «фундатором» как раз этого самого монастыря ордена святого Бернарда...
— Эге, да тут лаз! — протянул чернявый солдат, первым подбежав ко мне и заглядывая в дыру, откуда потянуло затхлым запахом подземелья.— А может, бандеровский бункер?
— Давайте раздобудем фонарь да и поглядим: что там такое? — сказал я.
— Погодите, гражданин! — подозрительно разглядывая меня, сказал чернявый сержант.— А, собственно говоря, какое вы имеете отношение к этой стене? Документы!
Зная, что причастность всякого «цивильного» к открывшейся тайне может вызвать естественное подозрение у людей военных, прибывших с востока, да еще молодых по летам, я спокойно вынул редакционное удостоверение и протянул его чернявому снайперу.
— Это — другой разговор! — протянул солдат.— Печать мы любим и уважаем... Познакомимся. Меня зовут Каменюка. Иван Каменюка.
— Рад с вами познакомиться, товарищ Каменюка,— столь же приветливо ответил я.— Так как же нам раздобыть огонька?
— Беги в казарму, Колодий, да возьми у старшины «летучую мышь». Скажи — клад монашенский нашли!— приказал Каменюка стоящему поодаль русому, низкорослому солдатику.
— А может, тут евреи во время оккупации прятались? — сказал седой железнодорожник в форменной фуражке.— В местечке Великие Мосты один парикмахер все тридцать семь месяцев, пока не вернулась Красная Армия, скрывался от немцев в куполе часовни. Только ночью вылезал он из своего схрона, и все это время никто не знал, что скрывается он там...
И это предположение не было лишено оснований. Около тысячи евреев Львова спаслись во время оккупации только потому, что большинство из них с помощью хороших, честных людей соорудили себе в самых неожиданных местах такие тайники — «схроны» — за фальшивыми стенками, в подвалах, в дымоходах, а подчас и в открытом поле. Быть может, и здесь, рядом со святой обителью, тоже прятались обреченные на смерть?
...Первым спустился по скрипучей лестничке в проем, держа в руке чадящую «летучую мышь», сержант Каменюка. Он спускался осторожно, нащупывая ногами ступеньку за ступенькой, и потому мне приходилось все время сдерживать движения, чтобы не наступить Каменюке на пилотку. Но вот он соскочил с последней ступеньки на твердую землю и, присвечивая фонарем, сказал:
— А тут какой-то коридор!
Да и впрямь, уже значительно выше уровня фундамента стены, в ее кирпичной кладке, обозначилось черное овальное отверстие коридора, идущего на запад горизонтально.
— Пошли в коридор! — сказал я сержанту.— Только осторожно давайте...
— Хлопцы, як нас какая-нибудь чертяка душить станет — гайда на подмогу! — крикнул Каменюка и шагнул в темноту, разгоняемую тусклым светом «летучей мыши». Но, пройдя шага четыре, нагнувшись, он внезапно остановился и шепнул: —Дверь!
На старинной дубовой, окованной железом двери висел тяжелый ржавый замок. Конечно, можно было вернуться наверх за ключами или отмычкой, повременить малость и, не занимаясь кустарщиной, открыть замок по-доброму, но мне и, надо полагать, Каменюке не терпелось узнать: что же скрывается за этой плотно прилегающей к стояку тяжелой дубовой дверью? Киркой, которую принес я на всякий случай сверху, мы, помучившись основательно, вырвали скобу. Когда дверь распахнулась — снизу повеяло густым запахом могильного склепа.
Каменюка протянул вперед фонарь и сразу же отскочил.
— Там сидит кто-то! — голосом, полным ужаса, шепнул сержант. Но тут же, подавляя страх, закричал уже тоном приказа: — Эй, выходи-ка, кто здесь есть?!!
Выкрик Каменюки отозвался эхом в коридоре. Даже шороха в ответ не услышали мы из подземной кельи. Тогда сержант переступил порог и, приближая лампу к сидящему, снова вздрогнул. Да и было отчего вздрогнуть!
Прямо перед нами, в каких-нибудь трех шагах от двери, полуоткинувшись на спинку добротного дубового стула, сидел мертвец.
Его скуластое лицо было обтянуто коричневой, полу-исчезнувшей местами кожей, и только большая седая борода держалась еще крепко на щеках и костях подбородка до той минуты, пока труп не пошевелили судебно-медицинские эксперты. Но это произошло уже тогда, когда мы вызвали милицию, работников уголовного розыска и, сообразив, что в подземную келью проведен электрический свет, заменили перегоревшую от времени электрическую лампочку новой, более сильной, стосвечовой.
Превратившись из открывателей подземного убежища в понятых, мы с Каменюкой при свете этой новой, яркой, озарившей внезапно подземное убежище светом солнечного дня лампочки смогли в самых мельчайших подробностях разглядеть все, что скрывали, надо полагать, несколько лет и тайник в монастырской стене и эта тяжелая дубовая дверь с ржавым замком.
На полу, поодаль стола, лежал успевший уже заржаветь- тяжелый пистолет системы «Вальтер» номер три.
Человек с бородой, как оказалось позже, застрелившийся из этого пистолета, в случае надобности мог бы обороняться.
Но, по-видимому, были другие обстоятельства, которые принудили неизвестного бородатого самому закончить свои расчеты с жизнью.
В левом углу кельи, в каменном полу, виднелась круглая чугунная крышка люка, ведущего, как оказалось позже, в подземную канализацию. Все нечистоты и консервные банки бородатый сбрасывал туда, потому что, кроме четырех порожних банок с этикетками «Бычки в томате» и заплесневелых пачек «Крокета», заменявших ему хлеб, никаких других остатков пищи не было. Зато на полках и под кроватью, застеленной простым солдатским одеялом, оперативные работники обнаружили нетронутые запасы пищи и выпивки. Тут были консервы «Тушеное мясо», «Шпроты», несколько непочатых бутылок коньяка и «Московской особой» и бутылки с нарзаном.