Вскоре встала мама, а вслед за ней и отец. Было слышно, как мама затопила печь и начала готовить завтрак. Я бесшумно скатился с кроватки на круглый лоскутный коврик из разноцветных тряпичных полосок, пришитых отцом на швейной машинке по спирали к толстому сукну в виде круга. Полежал немного на коврике, ощущая телом прохладный воздух и заглядывая под кровать. Там в углу лежали мои сокровища - подшипники разных размеров и прочие симпатичные железки, многие непонятного мне назначения, а также стояли три модели легковых машинок. Машинки были хоть и маленькие, но увесистые, солидные, с открывающимися дверками и капотом. Полюбовавшись на свое богатство, я встал на ноги, заправил кровать, как обычно помучившись с покрывалом, чтобы расстелить его. Потом быстренько оделся - одежда была сложена на стуле возле кроватки. Затем умылся холодной водой из-под умывальника и подошел к маме. Она заводила тесто в это время. Я поговорил с мамой и отцом, повертелся возле печки, разглядывая огонь, когда отец открывал заслонку, чтобы добавить дров. Желтоватые языки пламени тут же охватывали сухое полено, и вскоре становилось слышно, как оно потрескивает в печи. Потом поиграл немного машинками, и решил выйти во двор.
На улице было довольно холодно. Напротив дома стояла шеренга высоких сараев, сбитых из некрашеных, почерневших от времени досок. Слева был проход в переулок, который вел на боковую улицу, а справа от дома стоял высокий сплошной забор из шершавых неотесанных досок. Посередине забора был широкий проход, в который могла проехать машина. Забор я недолюбливал, поскольку уже несколько раз, перелезая через него, в спешке срывался носком с округлой перекладины и засаживал себе весьма болезненные здоровенные занозы, иногда штук по пять за раз, которые потом отец иголкой вытаскивал из моих ягодиц. Из ладоней и ног занозы я умел выковыривать сам. За забором был небольшой вытоптанный пустырь, за ним стоял большой одноэтажный рубленый дом, внешне похожий на жилой, где располагался продовольственный магазин.
Никого из ребятишек ещё не было. Лёд схватил неглубокие лужи, а вчерашняя грязь замерзла намертво и была как каменная. По краям луж лёд приподнялся и был белого молочного цвета. Я начал осторожно обламывать этот лед ногами, наступая на него каблуками и слушая как он трещит. Вскоре из дверей нашего двухэтажного деревянного дома, на ходу застегивая пуговицы пальто, выбежал Саша, сын соседей, живших напротив, через коридор, и мой приятель. Он увидел меня из окна. Саша был старше года на полтора, и уже умел читать. Но несмотря на такую большую разницу в образовании, мальчишка он был добрый и простой, и мы с ним дружили. Отец его работал инженером на лесопильном заводе, который все по привычке называли лесоперевалкой.
Мы начали обсуждать, выдержит ли лед на Большой Луже, если попробовать по нему пройти. Саша хоть и был старше меня, но мы с ним примерно одного роста, а весил я, пожалуй, даже побольше, чем он. Но это не значит, что Саша был маленький, просто я был крупный для своих лет. Лужа находилась за домом, возле дорожной насыпи, казавшейся мне на ту пору довольно высокой. Скорее, это было маленькое болотце, но мы всегда называли это место Большая Лужа. По замерзшей грязи мы подошли к ней и осторожно попробовали лёд ногами. У края он был довольно крепкий. Я осторожно встал на него, а затем на лед зашел и Саша, и мы начали двигаться к середине лужи. Но вскоре лед начал потрескивать и прогибаться под ногами. Скользя ногами по льду, мы завернули и пошли вдоль края. Благополучно обойдя всю лужу, мы осмелели и попробовали кататься по льду с разбегу. Но лёд начал похрустывать, и в некоторых местах покрылся сеткой трещин. Мы уже собрались вернуться во двор, как неожиданно прибежал другой Сашка, крупный мальчишка, старше меня на два года. Видя, что мы стоим на льду, он с разбегу раскатился к середине. Лед не выдержал, и Сашка провалился в лужу сквозь лед, чуть не по пояс. Однако его это особо не смутило. Обламывая лед сначала голыми руками, а потом ногами, и замутив при этом сильно воду, он выбрался на берег в перемазанных глиной башмаках и, хлюпая водой в них, убежал домой переодеваться. Все произошло почти мгновенно, мы даже рта не успели раскрыть, чтобы предупредить его.
- Сейчас ему мать задаст, - высказал предположение Саша. Я согласился и, повторяя слова отца, добавил, что Дуся, Сашкина мать, крикливая и глупая, но добрая.
Мы с ним вернулись во двор, где посередине, в кучке, уже стояли несколько ребятишек постарше и что-то оживленно обсуждали. Мы подошли и начали слушать, о чем они говорят. Спокойный и доброжелательный тон разговора задавал Серега, большой по нашим меркам мальчик - он учился уже во втором классе. У Сереги было приятное лицо с живыми и наблюдательными глазами. Говорил он спокойно и рассудительно; на вопросы отвечал, подумав. Вообще, это был серьезный и справедливый парень, и мне он нравился, хотя общались мы с ним редко, из-за разницы в возрасте.
Речь шла о пасхе. Вовку, старшего сына Дуси, только от другого отца, мать видать научила, что на пасху надо говорить "Христос воскрес", и отвечать "Воистину воскрес", но он что-то перепутал, и теперь ребятишки пытались разобраться, как надо правильно расставить слова. Вовка был небольшого роста, хотя и старше меня на три года. У него была кличка "Клоп". Вообще-то клички во дворе были не в ходу, но к Вовке она почему-то прилипла. Я иногда дрался с ним и его братом Сашкой, если у нас возникали непримиримые противоречия. Если в результате открытия военных действий Вовка терпел поражение, то Дуся потом бегала по двору, пытаясь найти меня, чтобы "оборвать уши" за Вовку. А я от неё прятался. Но уже через час-другой она успокаивалась, а вскоре мы уже снова играли вместе с Дусиными Сашкой и Вовкой.
Вовка утверждал, что сначала надо говорить "Воскрес воистину", а отзыв - он так и говорил, "отзыв", как мы привыкли говорить в наших играх - должен быть "Воскрес Христос". Серега вполне разумно растолковывал Вовке, что если в начале сказать "Воистину воскрес", то будет непонятно, кто воскрес-то. А если сказать наоборот, то все встает на свои места. Вовку убедила не столько логика, сколько Серегин авторитет, и он, немного поупорствовав для порядка, согласился. Тут в разговор встрял Саша, мой сосед, и сказал, что вообще-то это все традиция, и не надо относиться к этому серьезно. Просто люди привыкли к празднику ещё в те далекие времена, когда народ верил в бога. А теперь, когда запускают в космос спутники, никто, конечно же, всерьез не верит, а просто по привычке так говорят. Примерно как с Новым годом. Наверное, так ему сказал его отец, инженер. Серега одобрительно согласился с Сашей, и остальные ребятишки его поддержали.
Но тут в нашем дворе появился Лёнька, долговязый сутулый мальчишка с вытянутым лицом, одновременно нахальным и всегда настороженным. Он был даже старше Сереги и учился аж в четвертом классе. Жил он не в нашем дворе, и даже не в соседнем, а через два дома за магазином. Но поскольку в нашем доме жил его двоюродный брат, и он к нему иногда захаживал, мы его знали. Мне Ленька не нравился - какой-то он был скользкий. Драться не дрался, но слова у него были ехидные и вечно с подковыркой.
Ленька сразу, с каким-то нетерпением, встрял в разговор, предложив побиться пасхальными яйцами - у кого крепче. Двое ребятишек вытащили из карманов крашеные яйца. Один из них был Дима, немного застенчивый первоклассник с худощавым мечтательным лицом и голубыми глазами, а другой Колька. Этот был набычившийся, молчаливый и дремучий коренастый парнишка лет восьми, но в школу он ещё не ходил - родителям было не до него. Один раз он хотел поджечь магазин, где продавщица обидела его отца - я так понял, не стала тому пьяному продавать водку. Колька долго пытался разжечь спичками толстые сырые брёвна магазина, но так у него ничего и не получилось. Мы стояли неподалеку и обсуждали его геростратовскую затею, сойдясь во мнении, что такие сырые бревна спичками никак не поджечь.