Большинство аналитиков полагают, что эти клиенты становятся такими вследствие сочетанного влияния темперамента, детского опыта и отношений с воспитателем, поведение которого сильно осложнило прохождение эдиповой фазы с помощью идентификации (объекты любви должны быть достаточно идеализируемыми, чтобы ребенок мог обратиться к «обычному» эдипальному способу разрешения). Таким образом, люди с пограничной личностной организацией колеблются между ощущением, что ни один из их поступков не может быть неправильным, и чувством, что всех их поступки неправильные. У них нет целостного понимания, что, пока они соответствуют здравым моральным устоям, они остаются достаточно хорошими. Естественно, их самоуважение неустойчиво, и они сильно страдают, нередко прибегая к крайним мерам для восстановления чувства собственной полноценности.
Работа Эриксона (Erikson, 1968) об идентичности оказала большое влияние на способность терапевтов понимать проблемы, предъявляемые пациентами, которых мы рассматриваем сейчас в качестве пограничных. Термин «кризис идентичности» стал настолько привычным в профессиональном жаргоне, что многие забывают, что для 1950-х, когда Эриксон ввел это понятие, это было новой идей. Как я уже говорила в первой главе, проблемы идентичности редко возникают у людей, которые живут в небольших, устойчивых и закрытых обществах, где они и все знакомые им люди точно знают свои роли. Однако в культурах, подобных нашей, — масштабных, наполненных противоречивыми сигналами и бросающих постоянные вызовы — проблемы идентичности возникают все чаще и чаще. В таком мире идентичность человека не может зависеть от постоянной роли: недавние прогнозы показывают, что люди, достигшие совершеннолетия к 2000 году, поменяют в среднем шесть работ! Вместо этого человеку нужно чувствовать неразрывность собственных ценностей и ощущать устойчивость и надежность внутри себя. По мере того как на протяжении двадцатого столетия жизнь становилась все более сложной и опасной, психоаналитическая теория все больше сосредотачивалась на том, как люди поддерживают чувство собственной ценности и постоянства.
Гуманистическая и экзистенциальная психотерапия, психология самости и интерсубъективисты
Несмотря на все клинические наблюдения и теории, в традиционных аналитических работах середины XX столетия есть определенные пробелы в понимании чувства самости, одобрения или осуждения себя (см. Menaker, 1995). Эту пустоту заполнили такие психологи «третьей силы» как Карл Роджерс, Абрахам Маслоу и Гордон Олпорт, а также такие экзистенциальные аналитики, как Виктор Франкл и Ролло Мэй. Основную привлекательность роджерсианской психотерапии и гуманистической терапии в целом можно объяснить тонкой сонастроенностью Роджерса с самоуважением клиентов и пониманием, насколько хрупким является чувство собственной ценности у людей, приходящих на терапию. Между строк (например, Rogers, 1951) можно увидеть негодование Роджерса по поводу неповоротливости интерпретативного подхода многих аналитиков-психиатров его времени, которые не принимали в расчет то, как их интерпретации могут ранить уязвимых клиентов, даже (вероятно, в особенности) когда у аналитика было правильное понимание динамики анализанда. Всеобъемлющее внимание к самоуважению, повлиявшее на несколько поколений терапевтов разной теоретической ориентации, могло заложить основу для признания Кохута и других аналитиков, которые начали делать похожие наблюдения на языке психоанализа.
Экзистенциально-ориентированные психоаналитики, на которых оказали большое влияние такие катаклизмы, как Вторая мировая война и Холокост, в середине XX века обращали внимание на чувство самости и проблемы самоуважения. Как отмечал Виктор Франкл (Viktor Frankl, 1969), личностные особенности, помогавшие человеку хорошо адаптироваться в довоенном мире, порой отличались от тех, которые давали возможность преодолеть ужас пребывания в концентрационных лагерях. Как и неоднозначный Бруно Беттельгейм, у которого также был опыт пребывания в концлагере во время войны, он говорил об огромных различиях в адаптации к экстремальным ситуациям, отмечая при этом, что способность поддерживать самоуважение гораздо больше связана с физическим выживанием, чем с управлением собственной сексуальностью и агрессией.