Предоставление этой информации можно рассматривать как часть создания рабочего альянса. Гринсон (Greenson, 1967, р. 196) приводит запоминающийся пример подобного просвещения человека, который во время прохождения длительного предыдущего психоанализа ни разу не получил разумных обоснований различных аналитических методов. Собирая анамнез, Гринсон спросил его второе имя. Пациент, будучи патологически уступчивым человеком, подумал, что он должен свободно ассоциировать, и ответил: «Раскольников». Этот человек выполнил то, что в его понимании являлось «правилом» свободных ассоциаций, но не смог понять всего смысла аналитической работы. Далее Гринсон пишет о том, насколько бесполезной может быть психотерапия при отсутствии рабочего альянса, в котором обе стороны понимают, что от них требуется и почему. По сути, отношения, не имеющие под собой такой основы, являются пародией на терапию.
Заключительные комментарии
О талантливом британском теоретике объектных отношений Д. У. Винникотте есть анекдот, который иллюстрирует общее отношение к интервью и лечению. Я уже не помню, кто рассказал мне эту историю, но ее суть в следующем. Как-то у Винникотта спросили, когда он прибегает к интерпретации. Он ответил: «Я интерпретирую в двух случаях. Во-первых, чтобы показать пациенту, что я не сплю, и, во-вторых, чтобы показать пациенту, что я могу ошибаться». В этой истории есть не только шутка, но и великая мудрость. Если терапевт правильно делает свою работу, клиент будет регулярно корректировать и пересматривать предложенные терапевтом формулировки. Понимание, что терапевт бывает часто не прав, является одним из важнейших терапевтических открытий. Пациенты прощают все, кроме самонадеянности, и они благодарны за образец поведения без оборонительной позиции. Недавно я спросила своего друга, как проходит его анализ. «Прекрасно! — ответил он. — Он признается, когда ошибается!»
Говоря о неизбежности ошибок и ограничениях, я хочу подчеркнуть, что моя позиция в отношении каждой из описанных далее тем не похожа на мысли, возникающие у меня во время обычной клинической работы. Если я усвоила какую-то информацию, я затем могу неплохо ее организовать, однако характер клинического интервью (и в особенности первичного) включает в себя своего рода неорганизованное незнание. Как видно из приведенных ранее примеров, озвучиваемая клиенту формулировка не является настолько превосходной или сложной, чтобы для ее создания требовалось огромное количество психоаналитических знаний. Даже если я смогу придумать по-настоящему полную формулировку на первичном интервью, это окажется бесполезным для пациента, который пришел не за тем, чтобы поразиться знаниям терапевта, а для того, чтобы узнать, есть ли человек, который хочет его понимать и является достаточно подготовленным для оказания ему помощи.
Недавно я проводила первичное интервью с женщиной-психологом с большим опытом работы в помогающих профессиях. Я спросила, почему она выбрала меня в качестве терапевта. Она ответила: «Потому что я вас ненавижу». Я попросила ее уточнить. «Когда я читаю ваши книги, — сказала она, — меня очень злит, что вы все это знаете, а я после стольких лет работы не знаю и половины этого. Так что я вас ненавижу. Я хочу взять то, что есть у вас». То, что я умею, — это взять сгустки информации, существующей иногда в довербальном виде, и придать им смысл, описав это в рамках моего понимания психоаналитических теорий. Я благодарна судьбе за то, что у меня есть эта способность, и с годами все больше ценю это, а также понимаю, что это своего рода личный синтез, который не так часто встречается. Однако это работает только в ретроспективе, а не непосредственно во время клинического взаимодействия. Пациентка, которая ненавидела меня, скоро заметит, что много месяцев подряд она понимала себя гораздо лучше, чем я, поскольку, вне зависимости от наличия у нее тех или иных слепых пятен, она уже много лет думала о себе и своей уникальной психике. Соответственно, я надеюсь, мои читатели понимают, что наличие или отсутствие у них умения быстро и легко вырабатывать концепции post hoc'6 имеет весьма слабое отношение к тому, являются ли они хорошими терапевтами в ходе клинической работы.