Я хотела показать этой виньеткой (которая является ярким примером того, что большинство терапевтов ощущают, когда у них получается «поймать» аффективное состояние клиента, лежащее в основе его защит), что я смогла «понять» этого юношу благодаря эмоциональной стороне взаимодействия. Я могла бы выдвинуть гипотезу о его опасной антисоциальности на основе объективных данных: существуют заслуживающие внимания исследования в области антисоциального поведения, подтверждающие, что издевательство над животными связано с садистическим поведением по отношению к людям во взрослом возрасте. Однако понять и установить связь с этим клиентом мне помогло не рациональное осознание этого факта, а воздействие, которое оказало на меня его эмоциональное состояние.
Я не могу не закончить этот параграф предостережением. Хотя универсальность наших основных аффектов (Ekman, 1971, 1980; Tomkins, 1982) позволяет предположить, что внимательно относящиеся к собственным субъективным ощущениям и не слишком защищающиеся терапевты (теоретически, «хорошо проанализировавшие» себя) могут найти в собственной эмоциональной жизни основу для понимания любых аффективных состояний, наблюдаемых у пациентов, у нас есть ограничения. Чувства, которые возникают у нас в работе с клиентом, не всегда являются дополняющей и согласующейся реакцией. Терапевты должны помнить о возможности неправильного понимания, просто потому, что оно отсутствует в нашем личном опыте.
Приведу пример не из клинической практики, но подходящий: у меня есть подруга, которая раздражала меня постоянным обещанием позвонить мне в понедельник, и не выполняла этого обещания вплоть до среды или четверга. Кроме того, когда она все же звонила, она искренне не понимала, почему я раздражаюсь, и говорила, что была настолько занята, что обещание позвонить попросту испарилось из ее памяти. Поскольку я злилась из-за того, что не могу на нее положиться, и воспринимала свою негативную реакцию как доказательство враждебности или избегания в ее поведении, я считала, что ее ненадежность говорит о негативных чувствах ко мне и нашей дружбе.
Только когда я прослушала лекцию о синдроме дефицита внимания (СДВ) у взрослых (Goldberg, 1998), я поняла, что была не права. (Лекция, кстати, называлась «Опоздание — не всегда сопротивление».) Я вспомнила, как подруга сказала мне однажды об этом диагнозе, поставленном ей психиатром, к которому она обратилась по поводу проблем с памятью и планированием. Поскольку у меня все в порядке с самоорганизацией и я не очень хорошо знаю, как ощущается психическая дезорганизация и неспособность расставлять приоритеты, без этого альтернативного объяснения ее поведения я не могла отнестись к ней с пониманием. Зная о ее «правильном» диагнозе, я смогла спокойно относиться к ее обещанию позвонить в определенный день и ждать звонка в течение нескольких дней. Я уверена, что ей стало легче, когда я вместо того, чтобы изводить ее вопросами о важности нашей дружбы, справлялась со своим раздражением, напоминая себе, что у нее СДВ.
Предположение, что если я переживаю определенные аффекты, то человек, вызывающий их у меня (сознательно или бессознательно) ждет от меня такой реакции, потенциально опасная проекция. Как я уже говорила в четвертой главе, мы все регулярно сталкиваемся с этим: я чувствую себя униженной после увольнения и делаю вывод, что начальник хотел опозорить меня. Я чувствую сексуальное возбуждение и полагаю, что человек, вызвавший это желание, хочет соблазнить меня. Я чувствую себя опустошенной после потери любимого человека и думаю, что он хотел причинить мне боль. Я боюсь влиятельного начальника и считаю, что он запугивает меня. Основное различие между подобным приписыванием и продуманным использованием терапевтами собственной эмоциональной реакции на слова пациента заключается в том, насколько лично они воспринимаются. Одна из причин популярности супервизорских или консультативных групп у терапевтов, продолжающих свое обучение, состоит в том, что их участники могут обнаружить и посмотреть под другим углом на эмоции терапевта, которые он воспринимает слишком лично. Например: «я чувствую себя обесцененным» легко может оказаться «я не очень хороший терапевт». Невовлеченный в этот перенос/контрперенос ведущий вместе с другими участниками может обратить внимание и рассказать о более тонких эмоциональных реакциях, не опасаясь отнести их на свой счет.
Аффективные состояния и психопатология
Некоторые формы психопатологии в основном характеризуются нарушением когнитивных способностей (например, бред, обсессии, посттравматические навязчивые идеи), другие — нарушением поведения (например, навязчивые действия, парафилии, вспышки злости), ряд других — нарушением ощущений и восприятия (например, психогенная боль, потеря чувствительности, галлюцинации, резкое сужение поля зрения), а при отдельных возникают аффективные расстройства (депрессия и мания, тревожное и паническое расстройство, фобии). Если нарушенный аффект сам по себе представляет клиническую проблему, перед терапевтом встает задача понять его причину и значение.