По счастью и сражение, и казнь происходили неподалеку от столицы, так что мне хватило сил добраться домой, не потеряв лицо перед войсками. Едва спешившись, со всех ног кинулась в покои Эрвина, где застала его, как всегда разбирающего государственные дела в своем кабинете. Он поднял голову от документов и с удивлением смотрел, как я запираю входную дверь. Наконец, предприняв меры безопасности, с чувством и вкусом предалась столь долго сдерживаемой истерике. Сдавленно рыдая, сползла вдоль стены и скорчилась на полу.
В ту же секунду Эрвин оказался рядом, теребя за плечо и пытаясь перехватить мой блуждающий взгляд.
- Лильда, ради всего святого, что случилось?!
Не к месту всхлипывая и подвывая, поведала встревоженному соратнику о только что проведенной массовой казни, а заодно о прочих своих сомнительных достижениях. Он вздохнул со сдержанным облегчением и начал привычно успокаивать меня, поглаживая по голове и объясняя, что я молодец и все сделала правильно, что это была вынужденная мера, без которой сейчас никак не обойтись. Хорошо, что моей выдержки хватило на то, чтобы запереть дверь, перед тем, как начать свои излияния, и никто не смог насладиться незабываемым зрелищем: верховный канцлер, сидящий на полу, прислонясь к стене, в обнимку со своим незадачливым монархом. Причем последний пребывает в глубокой истерике и по-царски орошает слезами скромное темное одеяние своего терпеливого друга.
Спустя какое-то время мои рыданья пошли на спад, я затихла и виновато посмотрела в его глаза. Взгляд Эрвина был затуманен, и я не смогла распознать, что крылось в нем, была ли это грусть, нежность, или молчаливая просьба… Он еле заметно потянулся ко мне, я неосознанно отстранилась, и он тут же пришел в себя. Его лицо моментально обрело свою привычную доброжелательную невозмутимость, только очень глубоко, на самом дне светлых глаз безнадежно плескалась тоска.
Когда мы поднялись с пола и расположились в креслах друг напротив друга, Эрвин вручил мне бокал до половины наполненный какой-то мутной и скверно пахнущей жидкостью, проглотив которую я едва смогла подавить рвотные позывы. Впрочем, обжигающая горло крепость подозрительной субстанции не подлежала сомнению.
С интересом следя за моей реакцией, верховный канцлер безуспешно пытался спрятать улыбку.
- Это что, то самое легендарное пойло, что гонят из дерьма и опилок?
- Очень похоже на то. Извини, что угощаю дрянью, просто к моему приезду винный погреб Эрика был уже благополучно разграблен. Однако во всем нужно видеть положительную сторону, по крайней мере, невозможно спиться, имея в наличии только эту гадость.
После этого жизнеутверждающего заявления он с мрачной решимостью опрокинул внутрь себя такую же порцию сомнительного напитка. Должна заметить, что, несмотря на отвратительное послевкусие, мне определенно полегчало. Но моей благодарности не хватило на то, чтобы перестать, наконец, издеваться над хлебосольным хозяином покоев. И я бессовестно продолжила делиться с ним своими душевными терзаниями.
- Почему-то у меня не выходят из головы слова этого ублюдка, Оспака, о том, что со временем Эрик может превратиться в благородного мученика, а моим именем станут пугать маленьких детей. Мне кажется, что эта мысль застряла где-то внутри и царапает мою душу в кровь. Ведь это была бы просто чудовищная несправедливость, Эрвин, скажи, ведь не может же все обернуться именно так?
Мой друг рассмеялся, правда, как-то невесело, с горечью.
- Так проходит земная слава. А чего ж ты хотела? Я полагаю, это вполне реальный вариант развития событий.
Видимо, мое лицо вытянулось, приняв совсем уж глупое выражение, поскольку он снова хохотнул, но уже веселее.
- Никогда бы не подумал, что ты настолько тщеславна! Лильда, бессмысленно забивать свою голову размышлениями, о том, что может случиться так нескоро, что мы все равно никогда об этом не узнаем. Поверь, если случится так, что последующие поколения будут вспоминать о нас без благодарности, как о законченных злодеях, то это будут уже во всех смыслах их собственные проблемы. Историю пишут победители, так что подобное положение вещей будет означать, что наше дело потерпело поражение. А неблагодарным потомкам придется жить в мире с опороченными идеями добра и всеобщей справедливости. И почему-то мне их не жаль.