В итоге, поразившись многосторонности младых талантов, представляющих различные направления как в традиционных, так и в модернистских манерах письма, консул тут же дал согласие на отъезд всей шараги, не утрудившись дополнительными расспросами.
Воистину – великая сила искусства!
Родителям и Ане Серегин сказал, что уезжает подработать на пару месяцев, хотя не был уверен, что продержится на чужбине более двух недель. Уезжал, тяготясь отъездом, с ощущением совершаемой ошибки, но отчего-то не мог противиться своим планам, хотя, собственно, какие у него были планы? – сплошная безвестность…
А глядя в глаза Ани, которую любил и тем не менее оставлял, влекомый придуманными для себя чарующими горизонтами, пытался найти себе оправдание в том, что, дескать, непременно вернется и разлука – ненадолго…
О чем довольно искренним тоном повествовал, тяготясь доверчивостью Ани, ее угнетенностью перед расставанием с ним и – одновременно, самим собой – неверным и лживым…
Вскоре самолет уносил его и Кешу в Америку. Неутомимый романтик Кеша двинулся автостопом в Лос-Анджелес, в Голливуд, где мечтал сделать карьеру киноартиста, а Олег остался в Нью-Йорке, сняв место в ночлежке за пять долларов в день и приступив к поискам работы.
В очередной воскресный день, сидя на одной из лавочек, установленных на набережной у океана, в тревожных раздумьях о катастрофическом безденежье и невозможности обрести хоть какую-либо поденщину, он спросил проходящего мимо парня, как лучше добраться в район Куинс. Тот, подсев к нему, изложил варианты маршрутов.
Парень говорил на правильном, но каком-то деревянном русском языке и, как выяснилось из дальнейшей беседы, являлся по отцу потомком послереволюционных эмигрантов, а по матери – отпрыском первого поколения переселенцев из Англии. Причем, по нахальному утверждению, англосаксонские корни его тянулись едва ли не к нынешнему королевскому роду. Звали его Джон. Был он добродушен, смешлив, слегка суетен, но, чувствовалось, и расторопен в принятии всякого рода решений, что продемонстрировал Олегу незамедлительно, выслушав повествование о его мыканиях в чужедальней стране.
– Вообще-то предложения с трудоустройством имеются, – сказал он. – Мне вот точно нужен напарник уже сегодня, если, конечно, ты не трус и не рохля… – Последнее словечко было явно заимствовано из словаря русской бабушки Джона, урожденной еще в девятнадцатом веке.
Однако после этой фразы в чистом океанском воздухе запахло криминалом, и Серегин привычно подобрался.
– Ну… – произнес он осторожно.
– Прогуляемся по магазинам в Манхэттене, – словно бы себе под нос, проговорил Джон. – Тряпки, одеколоны… Тебе ничего делать не придется. Следуй моим командам: «Стоп», «Повернись спиной», «Развернись боком»… Будешь прикрывать меня в секторах видимости камер и отгораживать от публики. Риска никакого. За день работы плачу сто долларов. Пятьдесят – сразу. – В руках у него неожиданно возник бумажник, а из бумажника, словно сама собой, выпорхнула зеленая манящая купюрка.
Серегин призадумался. Пойти на поводу у первого встречного мазурика? Ну, припутают его как сообщника на магазинной краже, ну, депортируют, положим… Да и к лучшему, вероятно…
– Согласен…
И они двинулись к станции подземки, мимо магазинов на Брайтон-Бич, с выставленной на продажу советской символикой: флагами, бюстами вождей, военной формой. В частности, с лотков продавались ордена и медали умерших на чужбине фронтовиков-эмигрантов и награды, завезенные сюда контрабандой. Пять долларов стоил орден Красной Звезды, двадцать – Красного Знамени. Большого успеха товар не имел.
В подземке, когда Олег привычно шагнул к турникету, новый знакомый потянул его за рукав в сторону, к служебной решетчатой двери. Растворив ее, подтолкнул Серегина к выходу на перрон, а встрепенувшемуся в будке кассиру уверенно продемонстрировал портмоне с полицейским значком, дающим право на бесплатное пользование муниципальным транспортом. Кассир, покорно кивнув, опустился обратно на стул.
– Ксива «левая», но работает токо так, – пояснил он Олегу, оперируя на сей раз лексикой, почерпнутой наверняка из общения уже с новейшей волной эмиграции. – Убери себе в карман. Если я спалюсь, будет лишняя неприятность в полиции…