— Мариула, обскажи мне, что их ждет, — спросил Архип. — Люб мне Лука. Хочу вот, чтоб у него все хорошо было!
Ведунья изменилась в лице, а кузнец тут же пожалел о сказанном. Старуха молчала. Архип сожалел, что чем–то досадил Мариуле.
— Не взыщи, коли сболтнул что лишнее, — сказал он. — Пойду я, пожалуй, а то засиделся, гляжу.
Поклонившись, он шагнул к двери.
— Куда же ты идешь, голубь? Давай уж обговорим то, про что начали!
Кузнец остановился, повернулся, и такая боль была в его глазах, что Мариула ободряюще улыбнулась:
— Про Луку знаю все, но обсказать не могу. Жестокая судьби- нушка ожидат казака. Язык не поворачивается говорить сее.
— А Ляля? — спросил Архип, поймав себя на том, что участь девушки волнует его не меньше судьбы Луки.
— Ее судьбина тоже не из легких будет, — вздохнула Мариула. — Но она сама о том знат.
— Неужто все так плохо? — заволновался кузнец.
Прежде чем ответить, ведунья бросила настороженный взгляд на печь, за которой спала девушка, и перешла на шепот:
— Лука — человек темный, но покуда и сам об том не ведает. Уже скоро он…
Мариула замолчала, и Архип понял, что продолжения фразы ждать не следует.
— А как же Ляля? — скрипнув досадливо зубами, выдохнул он.
— Она тоже долго в девках не засидится. Мужа у нее никогда не будет. Но родится дочь!
— И кто девочкин отец? Уж не Лука ли?
— Не он, а ты!
Ответ прозвучал так неожиданно, что кузнец вздрогнул. Он посмотрел на опустившую глаза Мариулу, затем увидел стройную фигурку Ляли, которая, скрестив на груди руки, с вызовом смотрела на него.
— Ляля истину сказала, — подтвердила Мариула. — От тебя она дитя приживет!
— Да я ж… — Архип осекся и замолчал. Лицо его сморщилось, как от боли. Если бы прямо сейчас Ляля оседлала ступу и облетела на ней городок, кузнец был бы поражен меньше, чем после такого
известия. Он онемел, вспотел и почувствовал себя не сидящим на табурете, а пригвожденным к нему
— Дык я ж…
— Это вам обоим на роду написано, — подводя черту, сказала Мариула. — И что–то изменить или поправить не сможете ни она, ни ты!
8
Неделю спустя после описанных событий к дочке, сидевшей на скамейке у дома, подошла Анисья.
— Дорогая моя доченька, — оказала она, погладив голову грустной Авдотьи, — выслушай меня. Мне надо б поговорить с тобой, и поговорить очень душевно. Ты добра и послушна и, я надеюсь, покоришься родительской воле.
— Говорите, мама, — ответила тихо девушка, разглаживая складки своего платья.
Анисья продолжила:
— Отец сказывал, что Барсуковы тебя засватать хотят.
— Знаю я об этом, — пряча лицо, сказала Авдотья.
Анисья замолчала. Девушка вдруг разразилась рыданиями. Словно не обратив на это внимания, мать продолжила:
— Заневестилась ты, доченька. Видать, срок твой бабий подошел.
— Страшно мне, мама, — Авдотья продолжала рыдать.
Анисья крепко обняла старшую дочь. Смуглая, с вьющимися
русыми волосами, большими голубыми глазами, Авдотья была необыкновенно красива. Девушка была веселой и общительной, к тому же работящей, пела грустные казачьи песни так, что волновалось сердце, а танцевала…
— Доченька, как ты похожа на меня в молодости! Может, поэтому и потянулся к тебе Лука–то.
— Да, мама. Хорош он и добр. Только вот чует сердце, что не на радость, а на горе его ко мне Господь посылает!
— Почему мыслишь эдак непотребно? — удивилась Анисья. — Ежели не любишь, так полюбишь.
— Никогда! — простонала девушка.
— Что «никогда»? — удивилась мать.
— Никогда не полюблю. Потому что уже люблю его!
— Вот и ладненько. — Анисья прижала дочь к своей груди. — А казак он видный опосля будет. Хваткий, красивый. Такой своего не упустит!
— Что ты от меня хочешь, мама? — Девушка широко открыла глаза.
— Чтоб ты смирилась с волей родительской, ежели не согласная с чем, — поспешила с ответом Анисья. — Сватов бы не обидеть, чтоб перед народом не осрамиться.
— В толк не возьму?
— Знай, что ты должна выйти за Луку Барсукова и вести себя на сватовстве должным образом.
С поникшей головой, тяжело дыша и не говоря ни слова, Авдотья сидела, прижавшись к матери.
— Ну, так что отцу–то передать, доченька?
— Передай, что согласная я подчиниться воле вашей. Но замуж за Луку не хочу!
Поцеловав дочь, Анисья ушла в избу. Оставшись наедине со своими печальными мыслями, девушка только и успела подумать про Луку, как на скамейку присела сгорающая от любопытства сестра Марья. Месяц назад ей исполнилось семнадцать, и она уже была вполне сложившейся красивой девушкой.