Вайда провел рукой по побледневшему лицу и, едва сдерживая клокотавшую внутри злобу, сказал:
— Я не согласен с вами.
— Что ж, скажи с чем? — посмотрела на него Серафима. — Может, еще раз хочешь испытать терпенье казаков сакмарских? Поверь на слово, небезгранично оно!
Сжав губы так, что складки обозначились по углам рта, Вайда долго молчал. Казалось, он следит за полетом назойливого овода, кружащегося над их головами. Затем медленно заговорил, словно подводя итог своим рассуждениям:
— Вы уходите, а я остаюсь.
— Ты хорошо подумал? — спокойно спросил Азар, на лице которого не дрогнул ни один мускул.
— Да, я подумал хорошо, — настырно повторил молодой цыган. — Убью Ляльку и того, к кому она сбежала, а потом вас догоню!
Лицо Серафимы побледнело, глаза сузились. Тихим, но творедым голосом она произнесла:
— Тронешь Лялю — пожалеешь!
— Что–о–о? — удивился Вайда.
— Пожалеешь! — уже громче повторила цыганка.
— Кто?! Я?! — возмущенный цыган даже вскочил с места. — Да я и тебя зарежу, если только посмеешь встать между мной и ими!
— Тронешь Лялю — прокляну. — Серафима встала и посмотрела Вайде прямо в глаза. — Прокляну тебя и весь твой род до седьмого колена!
Цыган, выпучив глаза и вскинув голову, выхватил из–за пояса нож:
— Не успеешь, проклятая колдунья! Я прямо сейчас перережу твое горло!
Но стоявшая перед ним цыганка не испугалась:
— А я не буду тебя проклинать, соколик, — с улыбкой сказала она. — Ты все равно не убьешь Лялю.
— Это почему? — забыв про злость, удивился молодой цыган.
— А я уже вижу тебя у ее ног мертвым!
Серафима сняла с плеч платок и повязала его на голову. Затем еще раз взглянула в глаза остолбеневшего Вайды:
— Подохнешь в страшных муках, гордец! Я вижу, как огромные клыки страшного зверя рвут твою плоть на части!
Сидевший все это время молча вожак табора кряхтя поднялся на ноги:
— Каждому в этом мире свое. Кто хочет остаться здесь, пусть остается. А я уведу табор подальше от этих мест! Слава богу, дорог на свете много!
Больше не говоря ни слова, цыгане вскочили на коней, и вскоре стук копыт поглотился лесом. А сестры Комлевы еще долго сидели в своем убежище, боясь пошевелиться: так удручающе подействовали на них дерзкие выкрики молодого цыгана.
Первой пришла в себя Авдотья. Она тихо ткнула локтем в бок сестру и прошептала:
— Айда бегом до избы, Марья.
— Айда, — встрепенувшись, засуетилась девушка.
— Родителям покуда ничего не обскажем, — предупредила ее Авдотья.
— Почему? — удивилась сестра.
— Покуда и сама не знаю. Но, думаю, что не надо их зазря тревожить! Батюшка узнает, что одни на берег реки ходили, заругает!
9
На окраине городка, недалеко от крепости, стоит небольшой дом — бревенчатый, с дощатой, крытой камышом крышей. Позади него огородик, а справа утопали в зелени амбар, хлев и кузница.
Полдень давно миновал, солнце склонилось к западу, и лишь на верхушках деревьев сакмарского леса играли золотистые лучи. На скамейке перед домом, под березой, сидел мужчина и старательно выстукивал косу.
Архип правил косу усерднее, чем обычно, стараясь отогнать невеселые мысли. Вдруг он опустил молоток и посмотрел в сторону городка, откуда быстро шел молодой крепкий человек. Юноша остановился возле кузнеца:
— Слава богу, что ты дома, Архип!
— А где ж мне еще–то быть? — привстал со скамейки кузнец. — А что стряслось? Чего так спешил? Аж как жеребец скакал!
— Заскачешь тут, — ответил Лука. — Обожди с расспросами–то. Дай дух перевести. Ежели бы ты только знал, что стряслось!
— Сидай на скамью, успокойся и обскажи!
— Ох, Архип, ей–богу, рехнулись мои родители. Горе горькое. Они ведь сватают прямо сейчас за меня Авдошку Комлеву!
— Ну и что? Сам того хотел!
— Хотел, да перехотел, — вспыхнул юноша. — Мое сердце Ляля выкрала. Ее в жены хочу!
— Хочешь, так бери, — ухмыльнулся кузнец. — Она сейчас у Мариулы, а не в таборе, и рисковать зря башкой не придется.
От слов кузнеца глаза Луки широко раскрылись:
— Ты о чем это мелешь, Архип?
— Как о чем? — кузнец положил молоток и косу на траву и внимательно посмотрел на юношу. — Ежели любишь девку–то, так бери ее прямо сейчас и бегите с ней отсель куда подальше.