— Тогда запирай двери, гулять будем! — загоготали дружно мужики.
— Как вам будет угодно, — ответил довольный хозяин. — Я велю никого седня не пускать, даже самого святого Петра.
Толстяк заковылял к двери. А казаки тем временем заметили одиноко сидящего Архипа, и один из них крикнул:
— А ты кто таков будешь, божий человек? Ежели хошь, то к нам двигай.
Началась пирушка. Рассмотрев Архипа, казаки начали переглядываться.
— Не смущайтесь, господа казаки, — сказал громко хозяин, неверно истолковав волнение своих гостей. — Пейте, ешьте вволю за здоровье моего Ганса!
Тем временем над столом послышались восклицания казаков:
— Во дела! Ну, вылитый, надо ж…
Хозяин дважды хлопнул в ладони, видимо, давая знак прислуге, и занял свободный стул за столом. А Архип услышал, как пялившийся на него представительного вида казак пробормотал сидевшему с ним рядом:
— Гордей, погляди. Та муха, что за наш стол уселась, дюже на Лариошку Санкова схожа?
— Ей–богу, атаман, — вытаращился на Архипа Гордей. — Ежели бы Лариошку сейчас прям с ним рядом усадить, а этому еще…
Перебив его, атаман Данила Донской обратился к столу:
— Гляньте–ка, казаки, на кого этот человек мурлом схож? Прямо вылитый Ларион Санков! Я бы зараз их спутал, ежели бы этому рабу Божьему бороду причыпыть!
Собственные слова заметно растрогали атамана. Он глубоко вздохнул и сказал:
— Айдате–ка зараз жахнем за это, а апосля обспросим гостя нашего, кто он и откуда?
Архип ничего не понимал. Он выслушал атамана, упрямо нагнув голову. Казаки чокались, запивая водку квасом.
Для следующего тоста поднялся казак, которого все называли Макарка.
— Браты–казаки! — с подчеркнутой торжественностью рявкнул он урядническим голосом. — Браты! Сейчас опрокинем зараз по чарке за Ганса, отрока хозяина заведения, а опосля жахнем и за нас!
Макар опустил свой опустевший стакан и с размаху бросил его вниз. Ударившись об пол, стекло со звоном разлетелось на мелкие кусочки. Кто–то затянул песню. Водка лилась рекой.
Разгорячившись спиртным, казаки на время позабыли как про Архипа, так и про поразившее всех его сходство с земляком — казаком Лариошкой. Но атаман (самый трезвый из всех) поманил парня пальцем.
Архип пересел на указанное место и недоверчиво покосился на Данилу.
— Как звать? — спросил тот, обдав лицо перегаром.
— Архипом нарекли, — ответил парень.
— А фамилию какую носишь?
— Барин меня Санковым называл.
— Во дела. — Атаман облизнул губы и обнял Архипа за плечи. — Чем промышляешь здесь, божий человек?
— Я из Яицка иду, — ответил Архип. — В Оренбург попутно заглянул.
— Слухай, а Лариошка наш Санков тебе случаем не сродственником приходится? — поинтересовался атаман. — Он ведь тоже из Яицкого городка родом?
— Не знаю, — насторожился Архип. — Я ведь отца своего и не знал вовсе. Матушку — и ту живую не помню!
— А ремеслом каким владеешь? — наседал с вопросами Данила Донской.
— Кузнец я сызмальства! — ответил парень.
— Беглый?
— Нет, отпускной.
— А мож, зараз к нам в городок заглянешь? — предложил атаман.
— Для чего?
— Оглядишься, мож, и останешься, — хитро прищурился Данила. — А я тебя ешо с Лариошкой сведу. Мож, и сродни вы, кто его знат?
Вот так и попал Архип в Сакмарский городок, а увидев Санкова Лариона…
* * *
Услышав хруст сухой ветки, кузнец насторожился. Он мгновенно освободился от объятий сна и выглянул из шалаша. И эта поспешность едва не стоила ему жизни.
Кто–то набросился на него сбоку, и Архип увидел в руке нападавшего кинжал.
— Подохни, пес казачий! — прохрипел тот и попытался вонзить нож в сердце Архипа.
Но кузнец был не из тех людей, которые так просто расстаются со своей жизнью. Он ухватил за кисть занесенную для удара руку противника и так сдавил ее, что нападавший не выдержал и жалобно застонал. Утренняя зорька позволила Архипу разглядеть лицо своего врага. Не веря глазам, он смотрел на хрипевшего от натуги молодого цыгана, который тщетно пытался освободить свою руку.
Нож выпал из руки противника. Архип отшвырнул его ногой. Схватившись, оба покатились по земле. Руки их рвались к кинжалу. Цыгану удалось выхватить из–за голенища сапога еще один нож. Но Архип снова ухватил его за запястье. Пальцы цыгана, впившиеся в рукоять ножа, посинели и выпустили оружие.