Заломив ему руки за спину, кузнец стянул их ремнем. Потом он усадил цыгана у тлеющего костра и спросил:
— Ты чего на меня с ножом набросился, ушлепок коровий?
— Убить хотел, — скосил глаза вбок цыган.
— А за что?
— Не твое собачье дело.
Архип внимательно смотрел на цыгана. Да ведь, кажется, это тот самый, что с вожаком привел табор в городок, чтобы забрать Лялю! Тот самый, который на площади, угрожая ножом, оскорблял его и вызывал на поединок.
В городок он приходил в красной рубахе, а теперь на нем серая косоворотка.
— Что зенки пялишь? — бросил злобно цыган. — Скажи своему ангелу–хранителю спасибочки, что жив остался.
— Что мне делать — сам знаю, — ухмыльнулся Архип. — Сдается мне, что цыгане — сплошь и рядом твари трусливые, способные токо из–за угла нападать на честных людей!
— Ты нарочно меня злишь? — с хрипом вырвалось из груди пленника.
— Ага, ты, наверное, и шел сюда с мыслью выпустить мне кровь? — вопросом на вопрос ответил Архип. — А нож чего такой маленький взял? Им даже кожу мою не проткнуть.
— Пусть мал, да остер! — прорычал цыган. — Гляди не порежься, баран перекормленный.
— Да ты и с ножом ничего не стоишь, — издевательски расхохотался ему в лицо кузнец. — Ты напал на меня из кустов с двумя ножами и не смог одолеть одного, да безоружного!
— Развяжи меня! — заревел в бешенстве Вайда. — Развяжи, и мы померяемся силой.
— Пустое, — подмигнул ему Архип. — Ежели я тебя развяжу, то ты не в драку полезешь, а шмыгнешь в кусты, как заяц пугливый.
— Что–о–о? — цыган аж задохнулся от негодования. — Я у тебя живого сердце вырву!
— Кишка тонка и руки коротки!
В глазах Вайды засверкали молнии.
— Что, боишься схватки со мной, негодяй? — крикнул он вне себя. — Вы все, казаки, — поганцы и разбойники, вы отняли у меня невесту, скоты! Тебе не уйти от меня, кузнец, если ты прямо сейчас, пока я связан, не перережешь мне горло!
— Значит, хочешь схватки? — ухмыльнувшись, спросил Архип.
— Желаю!
Кузнец пожал плечами, освободил руки пленника от ремня и после недолгого раздумья швырнул ему в ноги оба ножа. Он засучил до локтей рукава рубахи и выразительно посмотрел на наблюдавшего за ним цыгана.
— Ну? Вайда, или как там еще тебя. Жду не дождусь.
Цыган нагло улыбнулся, подобрал ножи и крикнул:
— А теперь прощай, казак бестолковый. Я обязательно убью тебя, только не сейчас. Силушкой Бог тебя не обидел, а вот умишком обделил!
Вайда громко захохотал и, словно проворная рысь, ринулся к реке. Не двигаясь с места, Архип проследил, как стремительные воды Сакмары подхватили тело цыгана и увлекли по течению вниз. Кузнец помахал ему рукой и вслух сказал:
— А я вот полагаю, что именно тебя, варнак, Господь обделил и тем, и этим…
10
Слухи о предстоящем сватовстве Авдотьи Комлевой с быстротою молнии облетели городок. В воскресенье после утренней молитвы казаки и казачки толпились у торговых рядов на ярмарке и на все лады обсуждали новость.
— И это еще не все, — шептала на ухо старухе Колодяжной Агафья Вороньжева. — У Барсуковых–то в избе хоть шаром покати, нет ниче, вот и сватают Авдошку. Егорка–то Комлев — казак зажиточный!
— А Лука–то не ест, не пьет, горемычный, — собрав вокруг себя Марфу Еремину и Арину Горюнову, втолковывала им Нюрка Горо- дилова. — Иссох весь. Вот и порешили Барсуковы его оженить, чтоб Господу душу–то зараз не отдал!
Одним словом, всевозможным толкам не было конца.
Жена пекаря Антипа Емельянова, Варвара, рассказывала мельничихе Клавке Дорогиной, что ее муженек пек пироги по случаю сватовства. А сватать поедут на трех тройках, чтобы удивить сак- марцев.
Больше всего забот и дел оказалось у Маланьи Евсеевой. Она носилась среди торговых рядов, как назойливая муха, болтала и сплетничала то тут, то там, всюду высыпая полный мешок новостей.
— Ах, кума, здоровочки! — кричала она Пелагее Гуляевой. — Поглядела бы ты, какие тройки снаряжают Барсуковы–то! Аж целых пять! Народу сватать много поедут. И атаман со своей зазнобой тоже зараз с ними!
— Да ну! — крестилась кулугурка Пелагея. — Срам–то какой, Господи!
— У тебя еще язык не отвалился, сорока? — прикрикнул на сплетницу Матвей Гуляев. — Не умаялась брехать–то, кума?
— А ты у людей обспроси, кулугур несчастный, — вспылила Маланья и развела руками, как бы призывая всех вокруг в свидетели. — Али сам сходи и посчитай.