Клим смотрел в оба; он боялся перевести дыхание. Густая пыль лезла в нос и щекотала.
Шестикрылый вдруг начал декламировать:
Клим громко чихнул. Все трое так и подскочили на бревне. Тесня друг друга, попятились к дверям.
Клим тоже перепугался и вылез из своего угла. Вид у него тогда был, наверно, жалкий: во-первых, он весь перевалялся в пыли, а во-вторых, все чихал и чихал и никак не мог остановиться.
Трое молча и удивленно разглядывали его. Шестикрылый презрительно выпятил подбородок.
— Да ведь этот сопляк, кажется, из нашего четвертого «Б». Он все возле взрослых отирается.
— Сам ты сопляк. Это мой чердак, — сказал, осмелев, Клим и чихнул прямо в противную рожу Шестикрылого.
— Сопляк, чердак, — Слава рассмеялся. — Да он стихами шпарит не хуже тебя, Симка.
— Ах ты, шпион! Да я из тебя печенку вырву, будь я проклят!
— Да брось ты! — Игорь отстранил Симку. — Ты чего здесь делал, пацан?
— Это мой чердак, — повторил Клим. Он тоже узнал всех троих и больше не боялся.
— Что значит «мой»? — сказал Славка. — В социалистическом обществе частной собственности не существует. Надеюсь, это тебе объяснили в твоем четвертом «Б»? Иди отсюда, чихай в другом месте.
— Ребята… Я тоже хочу быть под знаком Ф! А какую добычу вы собираете?
Игорь нахмурился, а Симка крикнул:
— Видите, он все слышал! Теперь разболтает.
— Что я — девчонка, что ли? — обиделся Клим.
Все расхохотались. Даже Симка. А Игорь взял Клима за плечи и повел к двери.
— Иди, иди, не упирайся. Ты ещё маловат для этого дела. И смотри, больше сюда не лазай.
… Не лазать? Как бы не так! На следующее же утро Клим проник на чердак, заглянул в ларь и увидел там целую кучу крышек от консервных банок.
Вот тогда-то он и отодрал крышки со всех маминых майонезов.
— Ну, чего ты к окну прилип? Иди вымой руки, — сейчас будем обедать.
Мама говорит по-прежнему сердито, но Клим, по одному ему известным приметам, догадывается, что она уже «отошла». Так быстро? С чего это? Обычно, если проштрафишься, «сердитость» продолжается три — четыре дня, а тут…
Клим подозрительно оглядывает маму: волосы причесала по-праздничному, лиловое платье надела; это платье она надевает, когда кто-нибудь приходит в гости…
— Ты что, оглох, Климочка? Я же сказала: иди мой руки. И лицо вымой.
Клим задумчиво идет на кухню, мылит руки. В прихожей раздаются два звонка. Может, это Инна Андреевна к маме?
Когда Клим, вытираясь на ходу, вбежал в комнату, он увидел… милиционера.
Ещё новости!.. От удивления Клим чуть не выронил полотенце. А милиционер ни капельки не удивился. Он протянул Климу свою большую руку и сказал:
— Здравствуй, Клим Горелов. Давно хотел с тобой познакомиться.
Он высокого роста, этот милиционер. На глазах у него очки, на погонах две звездочки, через плечо висит кожаная сумка.
Клим так растерялся, что спросил невпопад:
— А почему у вас нет револьвера?
— Зато у меня есть фотоаппарат. — Милиционер расстегнул сумку и действительно вытащил аппарат. — Я принес его для тебя. Держи.
— Для меня?.. — Клим посмотрел на аппарат, на милиционера, потом опять на аппарат и, наконец, на маму.
Лицо у неё стало розовым, как абажур над столом.
— Ну что вы, Иван Сергеевич, зачем…
Но Иван Сергеевич разговаривал только с Климом.
— Понимаешь, — сказал он очень серьезно, — все-таки аппарат этот, в общем-то, юношеский, а я, как видишь, вышел из такого возраста. Был у меня братишка, вроде тебя, ну, может, чуть постарше… От него осталось. Словом, мне он ни к чему. Бери.
Ну, как тут удержишься? Клим взял. Кожа на футляре потерта, зато сам аппарат как новенький: все рычажки блестят, и на черном корпусе белые буковки: «Смена-2».
— А спасибо кто за тебя скажет? — спросила мама. Клим с трудом оторвал глаза от аппарата, посмотрел на Ивана Сергеевича.
— Ладно-ладно, — сказал тот. — Свои люди, сочтемся.
— Садитесь же к столу, — позвала мама. — Клим, повесь аппарат в шкаф.
Нет! Ни за что! Клим надел аппарат через плечо и уселся за стол поближе к Ивану Сергеевичу.
— Иван Сергеевич! Спасибо вам большое-большое! Аппарат очень хороший, будь я проклят!
— Клим!.. — испуганно воскликнула мама. Но Иван Сергеевич сказал:
— Ничего, Вера Васильевна. Это чисто мужские слова. — И он чуть заметно подмигнул Климу.
Но самое необыкновенное было впереди. Едва мама вышла в кухню, как Иван Сергеевич вытряхнул из коробка спички и сложил из них на скатерти… букву Ф.
Клим так и замер от изумления. В голове молнией пронеслось: «Хочет выпытать». Но Иван Сергеевич приложил палец к губам.
— Тс-с-сс… Отпираться бесполезно. Я знаю все и согласен помочь. Можешь передать это своим начальникам.
— Они меня не принимают, — шепотом сказал Клим. — Говорят, что я маловат.
— Маловат? Ты? Да нет, ты уже не маленький. Погоди-ка… — Иван Сергеевич опять раскрыл сумку и на этот раз вынул несколько мятых желтых крышек. — Спрячь, быстро…
Клим схватил крышки, пулей метнулся к кровати и засунул их далеко под матрац — туда, где уже лежали прежние семь штук.
Когда с кастрюлей в руках вошла, мама, Иван Сергеевич и Клим, склонившись над своими тарелками, нет-нет да и переглядывались. А суп показался Климу таким вкусным, что он попросил добавки, — нельзя же в самом деле отставать от Ивана Сергеевича!
— Иван Сергеевич, а вы ещё придете?
— Вот чудак! Так я же пока ещё не ухожу.
— Клим! — укоризненно воскликнула мама.
В этот вечер он засыпал счастливый. Все ворочался в темноте: ощупывал то крышки под матрацем, то висящий над кроватью фотоаппарат.
Глава четвертая
МАЛЬЧИК НЕ НОЧЕВАЛ ДОМА
Ветер поднимал волны на реке, срывал с трубы буксира клочья дыма, раскачивал баржи у причала, гнал вдоль набережной желтые листья; закручивал их вместе с пылью, бросал в лицо. Петров на ходу придерживал фуражку, а Инна Андреевна защищала глаза шарфом.
— Подумать только, какой ветер! Наверно, вода поднимется.
— Возможно, — рассеянно откликнулся Петров. Он думал о чем-то своем. — Расскажите мне ещё про ваших учеников, Инна Андреевна.
— Про кого же?.. Ну, взять хоть Леру Дружинину. Чудесная девчонка, правда? Мечтает быть актрисой. Она уже и сейчас в школьном драмкружке отличается. Я убеждена, что у Леры настоящий талант.
— Угу, — кивнул Петров. — У каждого ребенка, наверное, есть к чему-нибудь способность, только надо её вовремя увидеть и вытянуть. Вот, например, Федя Новиков: уже сейчас можно сказать — будет электриком… Нам сюда, Инна Андреевна, в этот переулок.
В переулке ветер дул слабее, чем на открытой набережной. Петров посмотрел на номер дома.
— По-моему, здесь. Вход с парадной.
В длинном коридоре они чуть не натолкнулись на девочку. Петров погладил её по аккуратно причесанной голове.
— Покажи-ка мне, где здесь комната Новиковых?
— А у нас целых две комнаты, — бойко ответила девочка. — Только мама пошла в магазин, а папа на работе, а Федя — не знаю где.
В простенке между окнами стоял комод, накрытый кружевной салфеткой, на нём зеркало в деревянной раме с резными розочками, а выше на стене — две увеличенные фотографии: пожилой мужчина в форме связиста и совсем ещё молодая круглолицая женщина с мелко завитыми волосами.
Мимо двухспальной кровати со взбитыми подушками Инна Андреевна и Петров прошли в соседнюю комнату, где стоял детский столик с игрушечной посудой. Девочка взяла в руки куклу, одетую в нарядное платье, но с дырками вместо глаз. Из затылка куклы торчал электрический шнур с вилкой на конце.