На той же неделе в моей жизни произошло эпохиальное событие. У нас в доме квартировала одна женщина, телефонистка по профессии. Звали ее мисс Френч. Очень хорошая, тихая, но как-то вечером, в самое пекло, когда что ни день были грозы, она высунула голову из комнаты, заслышав мои шаги по коридору, и говорит:
— Форрест, я сегодня купила чудесные конфеты, шоколадные, хочешь отведать?
Хочу, говорю, и она приглашает меня к себе в комнату, а там под зеркалом стоит целая коробка. Мисс Френч протягивает мне конфету, спрашивает, не хочу ли я еще, а потом жестом предлагает присесть на кровать. Таких конфет умял я, наверно, штук десять или пятнацать даже, а за окном молнии сверкают, занавески раздуваюца, и мисс Френч как бы потталкивает меня, чтоб я откинулся на подушку. А сама начинает не прилично меня поглаживать. «Закрой, — говорит, — глазки, и все у нас получица». Я оглянуца не успел, как со мной стало происходить кое-что новенькое. Точно не опишу, что конкретно, посколько мне велели глаза закрыть и посколько мама бы меня убила, но скажу одно: я совсем иначе стал смотреть в будующее. Проблема заключалась в том, что мисс Френч, хорошая, добрая, проделывала со мной такие штуки, которыми я бы предпочел заняца с Дженни Каррен. Но об этом я даже мечтать не мог, посколько такому, как я, назначить девушке свидание совсем не просто. Мягко говоря.
Впротчем, благодаря этому новому опыту я собрался здухом и спросил маму, как мне быть с Дженни, но, конечно, не словом не обмолвился про мисс Френч. Мама сказала, что сама все организует, позвонила маме Дженни Каррен, чтобы обрисовать ситуацию, и — о чудо! — кто появился у нашего порога на следущий же вечер: Дженни Каррен собственной персоной! Нарядная, в белом платьетце, с розовым цветком в волосах — я и вобразить не мог такую красоту. Вошла она в дом, мама провела ее в гостиную, подала молочный коктель и стала звать меня, чтоб я спустился из своей комнаты, где спрятался, завидев на дорожке Дженни Каррен. Пусть бы лучше за мной гналась пятитысячная банда, чем выходить в тот момент из комнаты, но мама поднялась по леснитце, взяла меня за руку и привела в гостиную, где мне тоже дала молочный коктель. У меня сразу гора сплечь.
Мама разрешила нам пойти в кино и за порогом выдала Дженни три доллара. До чего же Дженни была милая, как никогда: болтала, смеялась, а я только кивал и лыбился, как идиот. Киношка находилась кварталах в четырех или в пяти от нашего дома, Дженни сходила за билетами, мы вошли в зал и сели на свои места. Она спросила, не купить ли мне поп-корна, а когда вернулась, в зале уже крутили кино.
В фильме расказывалось про одну парочку, мужчину и девушку, их звали Бонни и Клайд, они грабили банки, но там показаны и другие интересные люди. Только слишком уж много убийств, стрельбы и всяких таких гадостей. Просто смешно смотреть, когда люди вот так шмаляют по чем зря, чтоб только друг друга укокошить, и я все время хохотал, а Дженни Каррен от этого поежевалась. Где-то на середине фильма чуть было в пол не вжалась. А я подумал, что она из кресла выпала, и вцепился ей в плечо, чтоб на место ее вернуть.
И вдруг слышу: что-то вроде как порвалось, гляжу — а у Дженни Каррен платье разодрано и все наружу. Я другой рукой пытаюсь ее прикрыть, а она зашумела, дико руками замахала, а я что — я пытаюсь ее обратно в кресло втянуть, чтоб она снова не выпала и не оголилась еще больше, тут на нас уже стали оглядываца — что за возня такая? Смотрю — по проходу бежит какой-то дядька и фонариком светит прямо на нас с Дженни, а ей даже прикрыца нечем, она как завизжит, вскочила с места и припустила вон из зала.
Я оглянуца не успел, как откуда-то появились двое охранников и приказали мне следовать за ними в дирекцию. Через несколько минут примчались четверо полицейских и меня забрали. Посадили в патрульную машину, двое в перед сели, а двое на зад — по бокам от меня, в точности как те амбалы тренера Феллерса, только теперь поехали мы «в город», и меня провели в какой-то кабинет, где перемазали мне пальцы чернилом, сфоткали и бросили в тюрьму. Вот ужас-то был. Я весь извелся — беспокоился на счет Дженни, но потом приехала мама: глаза промакает платочком, пальцы заламывает, и я понял, что мне снова не здобровать.
Через несколько дней назначили какой-то спектаколь в суде. Мама нарядила меня в костюм и пошла вместе со мной в суд. Там нас встретил обходительный человек, усатый, с толстой папкой для бумаг, который наплел судье с три короба, потом какие-то другие люди, в том числе и моя мама, стали говорить всякую фигню, а под конец вызвали меня.
Усатый потянул меня за локоть, чтоб я встал, и судья спрашивает: как такое могло случица? А я откуда знаю, что полагаеца отвечать? Пожал плечами, да и все, а судья такой: вы ничего не хотите добавить? Ну, я и говорю: «Мне бы по маленькому» — в самом деле, мы там пол дня торчали, я чуть не лопнул! А судья — он аж вперед поддался, сидя за своим столом, и уставился на меня как на марсианина. Потом взял слово усатый, а после судья велел ему вывести меня в тубзик. Мне жуть как хотелось писать, но в дверях я все же оглянулся на маму, а она, бедная, голову ладонью подперла и глаза платочком промакает.