И даже если ты не подойдешь, рано или поздно подойдут к тебе с темой: сходи на «стрелку» — сверни фраеру башку, это же на раз! «Лимон» сейчас, «лимон» после…
А что ты еще умеешь делать?! В свои двадцать!
Артему Токмареву давно не двадцать. Артему Токмареву аккурат за тридцать. Но — не тот контрактник, который «пора начинать выколачивать». Скорее тот толковый капитан, который «все про тебя поймет».
«Варфоломеевские ночи» Баку.
Нашумевшая Северная Осетия.
Малоизвестная Кабардино-Балкария.
Братоубийственная столица осеннего образца 1993-го.
Чечня…
Он там был. Он там не просто был.
Вот только в Югославии не довелось… Там в основном резвились те самые контрактники, которые впоследствии переключились и на Чечню. Мода на зеленые банданы, кстати, от них и пошла. Полупиратский платок на голову — и ты беспощадный боец, уничтожающий зверя по единственному мотиву: он — зверь. Ноты, из которых строится мотив, восстанавливаю мир и спокойствие! Выполняю приказ отцов-командиров! мщу за погибшего друга! Увлекаюсь стрельбой по движущимся мишеням! Ноты разные, мотивчик однообразный (прилипчивый, неотвязный) — убей зверя.
Дотошная репортерша (характерный крякающий голос) сунулась было с микрофоном к федералам. Федералы не слишком привечали дамочку за ее съемки в стане противника. Кадры не скрытой камерой, но с поставленным светом, выгодным ракурсом, долгим крупным планом. Игра в объективность: мы все граждане одной страны, пусть и повздорили чуток! Надо выслушать обе стороны!
Правда, одна сторона в ленивой презирающей манере сулила серию терактов по всей России с последующим завоеванием оной, а по поводу плененных доходяг выражалось унижающее снисхождение: «Они виноваты? Они не виноваты. Мы их жалеем, не убиваем. Кто детей сюда посылает, виноват».
С другой стороны выискивались или замкнутые, на нервах, офицеры: «Нечего сказать! Уберите камеру! Повторяю, сказать нечего!» Или затравленные унылые первогодки с цыплячьими шеями: «Мама! Я живой. Очень скучаю по всем вам. Как дальше, не знаю. Надеюсь, еще свидимся!» — и закадровый комментарий: «Первый раз они получили горячую пищу, только попав в плен».
Надо понимать, низкий поклон противнику за врожденный гуманизм!
Рецепт того самого гуманизма — не от крякающей дамочки, а от другого источника:
Возьмите автомат Калашникова, передерните затвор, положите палец на курок, дуло уткните в спину жертве. Теперь можете задавать вопросы: хороша ли жизнь, нет ли жалоб на дурное обращение, как сама жертва относится к этой войне и к противоборствующим.
Потом из телеящика широкая аудитория узнает, что «боевики обращались с нами хорошо», что «ели мы с одного стола, как братья», что «если пленные погибали, то только из-за бомбежек федеральной авиации»… А когда и если солдатиков освобождают (выкупают!), они безмолвствуют. Боятся. И за себя, и за близких-родных. У боевиков адреса всех уцелевших и заодно подписка о молчании (мы все граждане одной страны — достать проговорившегося проще простого! Ни визы, ни загранпаспорта не требуется!). Акулы пера (дамочка-кряква в том числе) — в курсе, но почему-то не спешат оповестить все прогрессивное человечество.
Профи старались не попадать в кадр, резонно причисляя дамочку-крякву (она же — утка) к «разведке» — у каждого своя миссия. Но единожды вояка в зеленом бандане своим пристальным взглядом вынудил репортершу как бы заметить его, постороннего:
— Сколько вы убили людей?
— Ни одного!
— Ни одного чеченца?
— Почему?! Штук сорок. Людей — ни одного.
— Что ж… С-спасибо.
— Не за что. Дай бог, не последние!
— Э-э… Я не о том, я не в смысле…
— А я о том! В смысле!
При монтаже двусмысленное «с-спасибо» из репортажа выстригается каленым железом. Ну да никто и не увидел по ТВ того диалога. Вероятно, вояка показался нетелегеничным — слишком у него глаз стеклянный.
(Кажись, и впрямь стеклянный. Что не мешало вояке носить боевую кличку Юзон. Юз он — сто десять, в переводе с какого-то восточного тарабарского. Кличку вояка сам себе присвоил — владел парой-тройкой восточно-тарабарских языков, вайнахским в том числе. При стрельбе по мишени тот Юзон выбивал сто из ста и даже сто десять… из ста. Преувеличение, само собой. Но уважительное, неироничное.)
А Токмарев просто был неподалеку — вот и засвидетельствовал. В прошлогоднем августе, после выхода питерских омоновцев из кольца в центре Грозного.
Сам он ни разу не повязывал голову зеленым платком: мол, берегитесь, звери! Устрашение внешним видом — признак слабости. А ко всему прочему — лишняя особая примета. Сотни сопляков полегли из-за пижонства. Призванные без году неделя, они натягивали бандан-зеленку, якобы приобщаясь к братству мстителей, — и снайперы срезали сопляков в первую очередь. Токмарев просто выполнял задачу.