Гавиал!
На сволочь похоже. И на павиана. Можно схлопотать.
Кайман?
О!
Чепиковский дефект дикции, «прикушенный язык» (с буквой эр — беда, он даже не грассировал, просто по-детски — й: вой’она, й’ыба…) Плюс чепиковское любимое развлечение: подходишь к однокласснику, хлопаешь его по нагрудному карману и восклицаешь: «Карман?!» У кого из них двоих в том нагрудном кармане окажется больше денег, тот и победил… в смысле экспроприировал. По сути, рэкет. Школьный кодекс чести не позволяет отказаться от игры: «Карман?!» — обреченно соглашайся: «Карман…» Да и Чепик дружелюбен постольку поскольку. И денег у него всегда оказывалось больше. Так получалось. Умел выбирать жертву. Пока не столкнулся с Гомозуном, который успел первым хлопнуть и воскликнуть: «Карман?!» С Гомозуном и его карманом — отдельная история. А Чепик (вой’она, й’ыба) произносил: «Кайман?!»
Был Чепик Кайманом, Кайманом и остался. Хотя, если верить на слово злополучному Пете Сидорову, Чепику теперь больше подходит «гавиал», который на сволочь похож. Сказано: Артем поверил Пете на слово. Совсем бандюком стал Генка? И кого решился обобрать?! Жену Токмарева. Значит, самого Токмарева. Беспредел, беспреде-е-ел, гражданин Чепик. С беспредельщиками у капитана ОМОНа разговор короткий — обет дал двенадцать лет назад, после того как отец… как отца… И пока обет не нарушен. Или гавиал Гена полагает, что ему простится по старой школьной дружбе?
Ну-ну! Поглядим завтра.
А сегодня…
…нет, уже завтра.
НТВ запускает рискованные программы далеко за полночь.
Получается — уже завтра.
Полупортативный Sony-1400 на тещинской кухне необязательно демонстрировал полупорнуху полуклассика Тинто Брасса: шифон, якобы прикрывающий женские гениталии; отправление естественных потребностей крупным планом (что может быть естественней?! Это по-своему красиво, вчувствуйтесь, вчувствуйтесь!); стоячие «лотосы» неувядаемых старперов, готовые погрузиться…; «он старомоден, в каждой стерве видит даму…»
Именно!
…Наталья десять лет назад не была отъявленной стервой, но и дамой она тоже не была никогда.
Артем женился на ней спьяну, с горя, назло и… по старомодности.
Когда в июле пришло известие о лютой смерти отца в «крытке», Артем держался.
Мать в тот же день свалилась с инсультом.
Артем держался.
Месяц кормил с ложечки, перекладывал с боку на бок, чтобы не появились пролежни, подсовывал «утку», менял простыни, если не успевал с «уткой», утирал слезы стыда на искривленном параличом материнском лице, пытался вникнуть в неразборчивый шепот («Темуш… Темуш…» — и ничего более).
Держался.
С поступлением в том 1985-м он, конечно, пролетел. И на будущее — туманно. Врачи? Что врачи? Из больницы выписали — домашний режим. Уколы, процедуры, стимуляторы, разумеется. Но сиделок не хватает, а круглосуточный уход обеспечить… лучше на дому, сами понимаете, должны понять. Сколько это может… продлиться? Неделю.
Месяц. Полгода. Год. Всю оставшуюся жизнь. Левосторонний паралич, сами понимаете, — там сердце, слева…
Держался.
Продлилось это полтора месяца. И — кончилось. Он душил мысль-междометие «И слава богу! И слава богу!», но мысль-междометие выворачивалась и снова бубнила «И слава богу! И слава богу!» Разве нет? А если бы это действительно продлилось на годы и годы, на всю оставшуюся жизнь? Кому, спрашивается, лучше?! Матери? Артему?.. Похоронили на городском, уже тогда подтопляемым, но выбора особого не было.
Держался.
А потом вернулся в опустевшую квартиру, сел в прихожей на пол, посидел, тупо глядя на итальянские сапожки… Отец купил их матери по весне: «Примерь. — Ой, какие! — Носи! — Нет, жалко! Уже почти лето. Пусть до осени постоят. — Какое лето? Слякоть! — Ничего-ничего. Так дохожу. А осенью сезон открою…» В мае отца забрали. В сентябре не стало матери. Не стало, не стало, не стало. А сапожки — вот они.
И — не выдержал. Сорвался с нарезки. Он выпил все, что сохранилось в домашнем баре. Сохранилось чуть-чуть…
Отец коллекционировал коньяки, регулярно наведываясь в питерский дегустационный зал «Нектар», где за четвертак можно было обрести подлинный «Камю-селебрасьон», а всякие «Принц Шабо», «Шатель», «Бисквит» — и вовсе за пятнашку. Уникальное заведение. Отец сам привел Артема в «Нектар» на шестнадцатилетие: «Учись, как надо. Пиво у ларька тайком хлестать на большой перемене и портвейн под партой разливать по стаканам — большого ума не надо. — Пиво? Портвейн? Па! — Честные глаза — первый признак вранья».