Однако вызволенный малец не утихал:
— Больно! Дурак!!! Пусти!!! Рука!!!
Кто ж тебя держит?
Ручонка шаловливая по локоть была погружена в саквояж-«beskin» — тот, что у воина в ногах. Пользуясь темнотой, пацан сунулся внутрь, заранее приметив полуспущенную «молнию». А теперь дергал и дергал, но никак не получалось обратно.
Ловля мартышки! В пустую тыкву с дырочкой — банан. Примат — туда. Хвать! Но кулак застревает — отверстие маловато. Как входное — вполне. Как выходное — ни-ни. Только разжав кулак. Но в нем же банан! Жадность пагубна… Попалась!
Уместная аналогия. Но на первый взгляд: вот примат-щипач; вот чужая сумка; вот рука в недрах чужой сумки; вот бдительный ловчий, застукавший примата на месте преступления!..
На второй же взгляд: не так, не совсем так, совсем не так.
Пацан заверещал раньше, еще в кромешной тьме: «Пусти!!!» Пенс поймал паршивца за ухо позже — когда стало светло. А будучи атакован попрошайкой-сестрицей, и вовсе разжал крючья-пальцы. Но фистула не утихала: «Ааа-ууыыы!!!» Будто не банан в саквояже-«beskin» — капкан!
Владелец саквояжа сидел как сидел. Разве чуть побледнел. И лоб заискрился испариной. Если бы не столь явное олицетворение воина, впору диагностировать: явный испуг.
Кого и чего пугаться?
Воришку-заморыша? Тот сам в диком, вопиющем мандраже.
Или только что сгинувшего пожара-призрака? Сгинул призрак, развеялся. И запах горелого сквозняком на скорости выветрило.
Нет. Испуг — вряд ли. Просто лампы в вагоне мертвят цвета. Просто душновато в вагоне, а бушлат в самый раз для апрельской мозглости под небом, не под землей. Да элементарно — болеет он! Похмельный синдром — ноги ватные, безразличие к окружающему-происходящему, бледность и обильный пот. Симптомы налицо. Стресс гасится древним испытанным способом. Причин для стресса у нынешних армейских-милицейских — вагон и маленькая тележка. М-да, вагон. Метро…
Ноги у воина никак не ватные — щипач-малолетка рвался на волю судорожно и безуспешно. Воин даже не сдвинул колени, чтобы инстинктивно удержать «beskin». Но каблуками ботинок, всей тяжестью пригвоздил саквояж с краев по нижнему канту — к полу. Не сдвинуть!
Впрочем, станция… «Балтийская». Балтийский и Варшавский вокзалы. Вынырнули из тоннеля. Публика затеснилась — поближе к дверям, подальше от инцидента. Езжайте дальше, разбирайтесь между собой, плюйтесь-царапайтесь, хоть руки по локоть отрубайте! Счастливо оставаться! А нам всем — на «Балтийской».
Воину — тоже на «Балтийской». Не тащить же заморыша на привязи! Отчетливый цок языком — пацан в очередной раз дернулся и… по инерции впилился спиной, лишайным затылком в отпрянувшую толпу.
Свободен, наконец-то свободен! Словно капкан расщелкнулся, а не язык цокнул. Пожалуй, и впрямь капкан! На запястье у воришки — глубокий след: нечто клыкастое, заточенное, многочисленное. Не прокушено насквозь, не в кровь, но внушительно. Запомнится надолго.
Осторожно! Двери… открываются. Публика поспешила, брезгливо стряхивая невидимую чешуйчатую заразу от соприкосновения с бомжиком. Кстати, породистая дива попала в число «запятнанных». Вернее, некстати.
Особо любопытные напоследок исподтишка таращились — на мудреный «beskin»: кто там? что там? зубастик?! страстик-мордастик?! Во-от откуда был короткий рык за мгновение до фальцетного «Ааауууыыы!», ясно теперь! не дай бог — как выскочит, как выпрыгнет!
Особо любопытным пришлось разочароваться. Воин подтянул «молнию» на саквояже — от дециметра до сантиметра, вскинул «beskin» за ремень на плечо. Ему — на «Балтийской». Не оглянулся.
За спиной, уже на платформе, гвалт вспыхнул с новой силой:
— Милицию! Воры! Сюда! Милицию! — седогривый сражался с бедствующей семейкой до победного конца. До победного конца ему было далеко. Сражаться на три фронта несподручно.
Мнимый вдовец изменился в лице — был униженный-и-оскорбленный, стал шум-и-ярость. Руки в карманах — кастет? нож? Напирал на старика, используя в качестве живого щита рюкзачок с дитем: «Давай! Ударь ребенка! Ударь! Говно! Уйди от нас! Уйди! Говввно!» Тут же отпрыгивал, страхуясь от секущей трубочной «Правды». Снова напирал. «Яблоки» (оба-два) недалеко откатывались от «яблони» — за ближайшие колонны, чтобы с тыла отвесить пенсу коварного пенделя и опять спрятаться.
— Капитан! Вернись! Куда ты! Они же к тебе залезли! Воры! — «Правдист» почему-то присвоил воину «капитана». — Что же ты! «Чурки» русского человека бьют! А-а-а, бздишь! Ты не капитан! Покажи сумку! Сумку покажи! Покажи сумку! Люди! Держите его!