По возвращении в Ригу таможенник, заглянув в мою каюту и обнаружив на вешалке пальто, начал досмотр с раскручивания шурупов на переборках каюты. В это же время под пайолами машинного отделения обнаружили два порнографических журнала, и команду начали поочередно вызывать на допрос в КГБ. Дольше всех продержали меня. Похоже, мое пальто никому не доставляло радости.
Выйдя после допроса, я прошелся до железнодорожного вокзала и остановился возле щита объявлений. Может быть, судьба действительно подавала мне в тот раз знак, но я его неправильно понял? Объявления по-прежнему выражали готовность приобрести зонтики и подержанные детские коляски, примусы и бобинные магнитофоны. Кожаные изделия не интересовали никого.
Через две минуты ко мне стала выстраиваться очередь бабулек в байковых платках, предлагающих по сходной цене комнату на месяц, день или час, и я поспешно ретировался до ближайшей комиссионки, где, почти не примеряя, купил неброское серое пальто из похожего на войлок материала. Надев его, я тут же сдал кожаное пальто на продажу и охотно согласился на скромную цену, названную приемщицей, которая предложила заплатить мне сразу, не выставляя Вещь на продажу. На душе и плечах сразу полегчало. Уже на выходе из магазина я столкнулся с девушкой, пахнущей «Южной ночью». От неожиданности она уронила перчатку, и моя душа взлетела под облака.
Тревога
Ветер дул с берега, со стороны огромной угольной груды. Белоснежная надстройка «Иркутсклеса» понемногу покрывалась непрезентабельной вязью темных разводов. Впрочем, разглядывать судно было некому. Два портовых крана с большими электромагнитными тарелками на месте привычного крюка захватывали на берегу разнокалиберные куски искореженного металла, нацеливали тарелки с грузом на разверстые судовые люки, отключали электромагнит, и в трюмы с высоты в несколько метров сыпался металлолом. Грохот стоял невообразимый. Едва началась погрузка, судно опустело. Остались лишь те, кто обязан был находиться на борту по долгу службы – вахтенные. Благовидный предлог для ухода на берег нашел даже грузовой помощник Лобанов. Полноправным командиром «Иркутсклеса» остался третий помощник капитана Игорь Сенечкин, или Игорь Петрович, как начали называть его с недавних пор.
Штурманский китель с двумя полосками золотистых шевронов Сенечкин носил лишь третий месяц и к обязанностям своим относился крайне серьезно. Сейчас его жена Люба сидела в небольшой, но довольно комфортабельной каюте, зажимала руками уши и смотрела на мужа. Время от времени она отнимала от уха правую руку, чтобы прикрыть подавляемый зевок. Разговаривать из-за шума было почти невозможно. Она скучала, и ей хотелось спать. Остановиться в Риге было негде, своя квартира пока не светила, найти съемную комнату не удавалось, и две последние ночи она провела в дороге, в поезде из Воронежа, в плацкартном вагоне. Чтобы скрасить ситуацию, Сенечкин открыл бутылку вина, подливал понемногу в Любин бокал, но сам не пил. Зато каждые полчаса вставал и обходил судно.
Металлолом сыпался исправно. Металлическая стружка, дырявые чайники, детали станков, электромоторы, железные листы, проволока, паровозные колеса, гнутые рельсы, водопроводные трубы – найти здесь можно было все, что с явным удовольствием и делали при разгрузке испанские докеры, охотники за дорогим цветным металлом. Сенечкин заглядывал в трюмы, проверял натяжение швартовых канатов, проходил мимо запертых дверей жилой надстройки и возвращался в свою каюту, к жене.
Больше всего на свете ему хотелось сейчас повернуть ключ в дверном замке, скинуть китель, прижать жену покрепче и… Но устав морской службы говорил о том, что дверь каюты вахтенного штурмана должна быть всегда открыта, а право спать в ночное время он имеет, но не раздеваясь, и он уже трижды объяснил это Любе. Наступала ночь.
– Может, я лягу уже? – сказала она в короткое мгновение тишины.
– Конечно, конечно, – покивал он, и отвел глаза, когда она начала медленно расстегивать кофточку. – Ложись, ложись, а я еще обход сделаю и тоже прилягу.
Крановщики работали неутомимо. На борту все было в полном порядке. Вахтенный у трапа исправно нес службу. В конце концов, вполне можно было немного отдохнуть. На всякий случай Сенечкин еще раз прошелся по пустым коридорам и ощутил естественный позыв организма. Игорь Петрович зашел в ближайший туалет, гальюн по-морскому, и запер дверь. Перед уходом он помыл руки в крохотном умывальнике и внимательно осмотрел себя в тусклом зеркальце над раковиной. Щеки его с нежной, нечасто еще тревожимой электробритвой кожей слегка зарделись в предчувствии нарушения устава, которое он сейчас собирался совершить. Потому как служба службой, но когда в постели ждет любимая женщина, да еще после двухмесячной разлуки…