Свадьбу, очень скромную, они сыграли в родном Любином Воронеже, неделю спустя. Так Сенечкин воспользовался привилегией ускоренной регистрации брака, доступной только для моряков. Гще через неделю он получил назначение на «Иркутск-лес». А теперь он сидел взаперти и…
Гму стало жарко. Он стянул с шеи галстук и расстегнул ворот рубашки. Снял китель. Вскоре он расстегнул пуговицы рубашки полностью, посмотрел на покрывающие ее пятна пота и подумал, что помещение нагревается слишком быстро. Из-за угольной пыли механики отключили вентиляцию, и ограниченное пространство гальюна быстро перенимало температуру человеческого тела. Помещение оказалось почти герметичным, а это означало, что и количество кислорода в нем ограничено… знать бы насколько!
Сенечкин разделся до трусов, снова сел на крышку унитаза и постарался дышать как можно реже. Какое-то время это удавалось, но потом сердце забилось в ускоренном темпе, и легкие затребовали недополученное количество воздуха. В ушах загудело.
Ему стало грустно. Жизнь заканчивалась слишком рано и глупо, не успев, по сути, даже начаться. Когда-то, по рассказам матери, она гуляла с ним по улице, и возле его коляски, всего в нескольких сантиметрах, упал кирпич. «Ты везунчик, родился в рубашке», – говорила она ему потом. В первом классе он прогуливался вдоль реки во время ледохода и решил оттолкнуть от берега льдину. Она отъехала вместе с его ногой, и он оказался в воде. К счастью, рядом были двое ребят чуть постарше возрастом. Они вытащили его за воротник тяжелого, быстро набирающего воду ватного пальто, и у него впрямь появился повод уверовать в свою «рубашку». Теперь, похоже, она стала ему чересчур узка.
Шум в ушах не прекращался, и Сенечкин подумал, что он уж очень похож на звук… пожарной тревоги! Он вскочил с унитаза и прижал ухо к двери. «Уу-уу-уу» – надрывно и нескончаемо завывала судовая сирена. Временами звук ее сливался с грохотом металла, но в промежутки тишины ее слышно было отчетливо. Теперь уже точно будет никому не уснуть, народ побежит по своим заведованиям, а он сам должен подняться в рулевую рубку и оттуда руководить борьбой за живучесть. Сенечкин напряженно вслушивался в происходящее за дверью, но никто никуда не бежал, и он вспомнил, что людей на судне практически нет. Кроме его жены Любы и вахтенного Козлова, который, скотина, скорей всего, напился и спит у трапа беспробудным сном, не пробиваемым даже пожарной сиреной! А это значит, что ему вовсе не суждено задохнуться в гальюне, потому что он просто сгорит в нем вместе со всем «Иркутсклесом».
Сенечкин еще раз изо всех сил вжался в упрямую дверь и… услышал посторонний звук в коридоре.
– Эй! – во весь голос закричал он, стуча по металлу руками и ногой. – Эй, сюда!
– Кто там? – прозвучал за дверью удивленный мужской голос.
– Это ты, Янис? – опознал Сенечкин старшего матроса. – А это я, вахтенный штурман, третий помощник. Слышишь меня?
– Ах, вахтенный… Там сирена пожарная гудит, спать не дает. А вы чего не выходите?
– Не могу потому что! Замок сломался. Поверни наружную ручку.
– Понял. Поворачиваю. Э, да она сломалась.
– Сам знаю, что сломалась. Черт с ней. Ты вот что. Быстро беги в штурманскую рубку, там на стене стенд такой пожарный с судовым планом и лампочками. Посмотри, в каком помещении горит. Только бегом!
Определить по звуку, бежит неторопливый старший матрос или нет, Сенечкин не мог, но на душе его стало спокойней, и он натянул брюки. Вой сирены прекратился.
– Штурман! – раздалось за дверью. – Я посмотрел.
– Ну и?
– Это у вас горит.
– Что?! В моей каюте?! Но там…
– Да нет, не в каюте. Лампочка мигала над нижним коридором в надстройке, помещение номер 48. Я сигнализацию отключил.
– Черт, где это?
– Да в гальюне. Там, где вы сидите. Вы чего там, курите, что ли?
– Да не курю я здесь, я вообще не курю! А просто задыхаюсь. Ты же видишь, что замок сломался. Открой меня. И поскорей.
– Поскорей не получится. Дверь железная, едрить ее в Дарданеллы. И на кой черт такие делают? Тут инструмент серьезный нужен.
– Так возьми серьезный!
– Послушай, штурман, – сказал Янис. – Ты у нас недавно. А я десять лет на флоте. Стоянка у нас короткая, у меня жена приехала, мы с ней выпили. Понимать надо. Утром встану пораньше, возьму инструмент, и все будет оки-доки.