– Или Каин и Авель.
– Или Хам и Сим… А то еще Ной. – Динни усмехнулась. – Скорей всего, придется тыкать булавкой в телефонную книгу. – Она задумчиво пригубила свой настой. – Бедняжка Юстэйс, он вовсе не упрямится, только в детстве ему хотелось, чтобы его называли Истюс, однако няня холодно отнеслась к этому, и он вовсе не хочет, чтобы сын его столкнулся с подобными трудностями. Вообще-то он ужасно милый.
Динни нежно улыбнулась, и на какой-то затянувшийся момент Флер испытала к ней чувство острой зависти. Динни, как и самой Флер, не позволили выйти замуж за человека, которого она страстно любила, – в ее случае это был Уилфрид, тот самый Уилфрид, который познал за несколько лет до этого «муки и мрак отчаяния» безответной любви к Флер, – и эта общность судьбы установила крепкую связь между двумя женщинами, над причиной которой сами они мало задумывались. Однако, не в пример Флер, Динни удалось избавиться от осколков своего разбитого сердца прежде, чем она вышла замуж. В конце концов, это выход – разумеется, лучше вымести осколки за дверь, чем постоянно наступать на них.
– А как Юстэйс? Все время в парламенте? Как и Майкл?
– Последнее время просто пропадает там. Или в своей «операционной». Он всего себя готов отдать избирателям, ну а те, конечно, рады взять как можно больше.
– Майкл недавно цитировал Уилфрида, – сказала Флер, наблюдая за Динни сквозь полуопущенные ресницы.
– Уилфрида? – Впечатление было, что она с усилием восстанавливает имя в памяти. – Почему?
– Чтобы доказать что-то в своем письме в «Таймс», насчет какого-то ветерана. Ты же знаешь Майкла. Он спит и видит, как бы побороться за правое дело.
– А Уилфрид всегда выискивал, как бы камня на камне от такого дела не оставить. – Динни слабо улыбнулась и посмотрела в окно на затихающий, перед тем как обрушиться с новой силой, дождь. Возможно, она сознавала, что взгляд Флер устремлен на нее, – возможно, однако, что ее это нисколько не беспокоило.
И все потому, что она удовлетворена жизнью, думала Флер – сосредоточенность на себе ей заменила забота о других. В той или иной степени эта издревле присущая человеку готовность послужить была свойственна всем Черрелам. Отец Динни и ее дядья дослужились до высоких чинов и званий. Конуэй – генерал, Лайонел – судья, Хилери священнослужитель, Адриан – профессор. И Майкл унаследовал от матери стремление ставить на первый план интересы других в ущерб собственным – чувство, несмотря на долгие годы близости, остававшееся в представлении Флер столь же чужеродным, как иноземное зерно для Руфи. А у Динни это было в крови. Она страстно любила Уилфрида, но преданность мужу помогла ей вновь обрести сердечный покой. Что ж – некоторым это по плечу.
– Знаешь, Динни, – мы все восхищаемся тем, как ты сумела заставить себя забыть Уилфрида. Ты когда-нибудь думаешь о нем?
Флер прекрасно сознавала, что вопрос – да и предшествующая ему фраза – были несколько ехидны, но что поделаешь, преувеличенное спокойствие Динни затрудняло сохранение собственного.
И снова Динни неожиданно произнесла не те слова, которых ждала от нее Флер.
– Флер, помнишь – как-то ты сказала мне, что получила предохранительную прививку еще до появления Уилфрида?
Флер прекрасно помнила. Тогда же она сказала, что если когда-нибудь расскажет об этом – о том, как получила прививку, – то только Динни, и никому другому. Но больше она никогда не возвращалась к этому разговору. Может, и к лучшему – у нее закралось подозрение, что она понемногу теряет иммунитет.
Поэтому Флер только кивнула и прямо посмотрела в глаза кузине.
– Должна признаться, – продолжала Динни, – что в то время я была так поглощена своей первой любовью, что не поняла, что ты хочешь этим сказать…
– Но теперь-то понимаешь?
– О да! Видишь ли, мне прививку сделал Уилфрид… милый Уилфрид.
– А Юстэйс?
– Юстэйсу я досталась уже без микробов, когда мне инфекция не грозила – когда я была продезинфицирована.
Продезинфицирована! От этого слова на Флер пахнуло карболкой. Но в приложении к Динни оно сверкало как новый пенс – в нем было что-то положительное, надежное и настоящее.
– Вторая любовь обычно приносит больше радости, – прибавила Динни.
Флер оставила эти слова без комментариев – у самой у нее второй никогда не было.
– Поэтому я отвечу тебе – да, я думаю об Уилфриде, – продолжала Динни, – но о Юстэйсе я думаю больше.
Поскольку в ином случае вопрос терял всякий смысл, Флер бодро сказала: