– Представить себе только – силой овладеть женщиной, которой ты неприятен! – прибавила Джун со своей обычной резкостью.
Зная это свойство Джун, совершенно ему самому не присущее, Майкл не воспринял истинного смысла ее слов.
Она всегда едко отзывалась о не нравившихся ей людях, и поэтому из ее слов он сделал вывод, что отношения тестя и его первой жены чем-то напоминали их собственные с Флер: то есть в их отношениях не всегда присутствовало взаимное влечение.
Итак, Майкл знал о семейной, тщательно скрываемой тайне Форсайтов; достаточно хорошее представление имел он и о кое-каких подробностях, но о сути дела и – тем более – о страстях, которые разыгрались вокруг него, не имел никакого представления. Может быть, Уинифрид просветит его?
Построив свой вопрос так, как будто все это давно ему известно и мало интересно, – прием, которому он научился в парламенте, – Майкл спросил:
– Это произошло задолго до того, как он женился на матери Флер?
Как и надеялся племянник, Уинифрид не поняла, что кроется за этим вопросом, и ответила так, как ответила бы человеку, который умудрился каким-то образом пропустить главу, читая роман.
– Господи, ну конечно же! Они ведь были женаты семнадцать лет.
Майкл вдруг ощутил легкое болезненное покалывание в затылке. Он понимал, что наконец-то движется туда, где ему вот-вот что-то может открыться, и внезапно ему стало страшно покидать привычные, так надолго затянувшиеся сумерки неведения. Семнадцать лет! Неудивительно, что все это зашло так далеко! Они с Флер были женаты всего лишь на два года дольше. Но сравнение тут неуместно – они были довольны. То есть он был доволен – а она?..
– Вообще-то прожили они вместе не больше трех лет… – продолжала Уинифрид, – или, может, четырех? Видите ли, Ирэн ушла от него. Но Сомс с этим не смирился. И очень долго думал, что сможет вернуть ее.
«Что отец, что дочь», – мелькнуло у Майкла в голове. Беспокоясь, как бы рыба не сорвалась с крючка, он осторожно держал леску на плаву.
– Они что, характерами не сошлись?
– Вы хотите сказать – ей так и не удалось совладать с моим братом?
Майкл только собрался возразить, что в его вопросе не крылось никакой задней мысли, но Уинифрид успокаивающе похлопала его по руке.
– Ладно, ладно. Я прекрасно знаю, какой у Сомса был трудный характер. Сомневаюсь, что я сказала бы это, пока он был жив, но… что уж там. Моя мать любила моего отца, но это не мешало ему по временам быть сущей Божьей карой. А Сомс во многом был похож на отца.
– А может, она – я хочу сказать, Ирэн, – он затруднился, произнося имя, которое до этого дня слышал только из уст Джун, – может, она просто не умела проявлять свою любовь? – И, вспомнив свой разговор с Флер, прибавил: – Не все на это способны.
– О, – сказала хмуро Уинифрид, приостановившись. – Если бы так. Бедный Сомс! Мне кажется, для него худшее во всей этой истории было то, что, выйдя замуж второй раз, она оказалась на удивление любящей женой. Так что, понимаете…
Пессимизм Майкла опередил его мысль – интересно, стала бы любящей женой Флер, если бы?..
– Но, как видите, все обернулось к лучшему. – Еще теплящиеся в ее душе остатки материнских чувств вызвали у Уинифрид желание утешить, хотя порыв был не вполне осознан, недостаточно силен и, к сожалению, не достиг своей цели. – В конце концов Сомс встретил Аннет.
– И тогда родились Джон и Флер, – тихо сказал Майкл. В сущности, он обращался к себе самому, мысли его находились за сотни ярдов отсюда. И тихонько прибавил: «И в роковом объятии тех двух врагов…» Женщина, которую по-настоящему любил ее отец, стала матерью человека, которого по-настоящему любила Флер! Бедные, не под той звездой родившиеся любовники. В ушах у него до сих пор звучал печальный голос Флер, попросившей его как-то вечером, еще до того, как они поженились, до того, как он решил, что никакого шанса у него нет:
– Вернитесь, когда станет ясно, что желание мое не исполнится.
Он давным-давно выяснил, что это было за желание – получить разрешение любить и быть любимой ее кузеном Джоном. Позднее от Джун он узнал последнюю недостающую деталь. Причину, почему ей было отказано в этой любви. Теперь он знал всю историю – во всяком случае, так ему казалось. И в истории этой не было… не было ничего смешного.