– Котик, ты к рыбе хочешь вареную или жареную картошку?
– Вареную! – отозвался Министр.
По телевизору коротко сообщили о завершении литературной встречи. Сразу после этого Министр увидел на экране собственную фотографию десятилетней давности! «Сегодня в Загребе скоропостижно скончался… – и Министр громко и ясно услышал свое имя и фамилию… – крупный общественно-политический деятель в области культуры…» Ничего себе! Что это значит?! Что все это значит?! «…Родился…» Министр услышал дату своего рождения… «После войны занимал различные…» Саботаж! Что за дурацкая шутка?! Кто это устроил?! «…общественно-политические должности…» Министр почувствовал резкую боль в груди… «Смерть застала его на посту…» Какая подлость! Телефон! Скорее, телефон! Ванда! – хотел крикнуть Министр, но не смог. Боль змеей вползла в его руку, и у Министра перехватило дыхание. Он почувствовал панический страх и снова крикнул: «Ванда!», однако вместо крика послышался лишь хрип. Ванда, с картофелиной в одной руке и ножом в другой, вошла в комнату и остановилась, не понимая, что происходит. Последнее, что мелькнуло в обезумевшем мозгу Министра, были почему-то слова глупой песенки: «…и грозный индеец из лука стреляет, скачу я один по прериям…», всплывшие неизвестно почему и неизвестно откуда, а потом Министра поглотил мрак.
Министр лежал на диване с красным лицом, закатившимися глазами, держась руками за мошонку.
– Кооотик! – взвыла Ванда.
Врачи «скорой помощи» были изумлены, увидев рядом с типичной картиной для своей практики (лежащий на диване человека, сраженный инфарктом) нечто совершенно нетипичное: сотрясаемую бурными рыданиями женщину в шубе, зимней шапке и теплых перчатках, которая сидела на полу рядом с диваном.
9
Жан-Поль откинул голову на подголовник авиакресла и закурил толстую сигару.
– Итак, дорогой мой Рауль, напомните мне, пожалуйста, каким образом вы все-таки наказали Яна Здржазила после столь неприятного эпизода с исчезновением романа.
– Я зашел к нему в купе непосредственно перед отправлением поезда и тайком сунул ему в сумку листовки с антигосударственным содержанием…
– Вы уверены, что это эффективно?
– Насколько я знаком с ситуацией в его стране, из-за этих листовок его арестуют прямо на границе, – уверенным тоном сказал Рауль.
– Мой старый знакомый господин Kollar будет чрезвычайно доволен, – улыбнулся Жан-Поль Флогю и пустил кольцо дыма из сигары.
– Мне только не ясно, за что господин Kollar мстит этому жалкому чеху? – спросил Рауль осторожно.
– Это было давно, тогда господин Kollar был еще гражданином Чехословакии… Брат господина Kollar'a написал роман, говорят, это действительно был шедевр. Ян Здржазил, работавший редактором издательства, сделал все, чтобы изуродовать это произведение. После выхода романа брат Kollar'a покончил с собой. Как бы то ни было, Kollar сейчас достаточно богат, чтобы позволить себе такое небольшое удовольствие, как месть, не правда ли? – сказал весело Жан-Поль.
– Я прочитал тот роман, прежде чем… он… исчез… – нерешительно начал Рауль.
– И? – заинтересовался Жан-Поль.
– Это действительно шедевр. Здржазил не преувеличивал…
– К черту! – фыркнул Флогю. – Об этом вы даже не заикайтесь!
– Разумеется, месье, – сказал Рауль и нахмурился. – Но мне совершенно непонятно, кто мог узнать, что мы украли роман, и кто потом похитил его из вашего номера?!
– Возможно, именно тот, кто в прошлом году на конгрессе Пен-клуба в Нью-Йорке тайком уничтожил все ваши данные… Кстати, когда начинается симпозиум о европейской литературе в Амстердаме?
– Завтра, месье…
– Может быть, нам стоит туда заглянуть. Как вы думаете? Мне кажется, я догадываюсь, кто именно время от времени путает нам карты.
– Хорошо, месье.
– Рауль, а что вы сделали с Флобером? – резко сменил тему Жан-Поль.
– Благодаря записке господина Прши я изъял из всех библиотек все издания Флобера и, кроме того, скупил все его книги, которые были в магазинах.
– Что, много его напереводили? – спросил Флогю ядовито.
– Набралось несколько больших ящиков, – сказал Рауль и добавил: – Затем я послал все книги на фабрику по переработке макулатуры. «Уния», так, кажется, она называется.
– Надеюсь, уничтожены все экземпляры?
– Да, месье.
– Спасибо, Рауль, – коротко бросил Флогю и замолчал. Через некоторое время Рауль скосил глаза на Жан-Поля Флогю и осторожно сказал:
– Как можно ненавидеть того, кто давно мертв?… Мне кажется, это то же самое, что ненавидеть памятник.
Жан-Поль повернулся к Раулю, уперся в него своим водянистым взглядом и спокойно ответил:
– Флобер открыл мне истинное величие таланта и одновременно привил мне вкус к ненависти. Его тень следует за мной с самого раннего детства и затягивает на моей шее невидимую петлю. Флобер – это всего лишь имя таланта, Рауль, не более того, а я ненавижу талант со всей страстью, на которую способен. Жизнь многих людей наполнена благодаря любви, моя наполнена – благодаря ненависти. У каждого Моцарта должен быть свой Сальери, вам не кажется? В конце концов, Моцарты мертвы, а всем дирижируют Сальери, – сказал Флогю, и лицо его посветлело. – Оставим сейчас мотивы, Рауль. Они, безусловно, раскрывают истину, но они же и сужают ее. Разве не прекрасно, Рауль, обладать таким могуществом, которое дает возможность дирижировать?! Такое же ощущение волшебной силы бывает у писателя, когда он распоряжается судьбами своих героев. Но я получаю гораздо больше удовольствия, потому что я распоряжаюсь живыми людьми, писателями. Разве это не творчество? Выдумывать судьбы и управлять ими? Ведь все они, дорогой мой Рауль, мечтают о том, чего у них нет, – о богатой, полной приключений, головокружительной судьбе. А ты выбираешь для одного смерть, исполненную патетики, другому даришь многообещающую дорогу в будущее… Кстати, скажите, что вы сделали для нашего нового друга, господина Прши?
– Я послал телеграмму на телевидение перед самым началом информационной программы.
– А вы уверены, что сообщение о кончине попадет в эфир?
– Я надеюсь.
– Я вами доволен, Рауль. И не сердитесь, что я так дотошно обо всем расспрашиваю, – сказал Флогю, посмотрел на Рауля и улыбнулся.
– Месье… – начал нерешительно Рауль, – что вы думаете о господине Прше? Вы уверены, что он понял, чего именно вы от него ждете?
– Он понял ровно столько, сколько нам нужно… Но он умнее, чем кажется, – продолжил Флогю. – Писатель, Рауль, это смесь попугая с попом. Он «попка» в самом лучшем смысле этого слова. Он говорит по-французски, если его хозяин француз, а если его продадут в Персию, он тут же выучит, как будет по-персидски «попка-дурак» или «попка хочет сахара». У попугая нет возраста, он не различает день и ночь. Если он надоест хозяину, его накроют черным платком, и это для литературы становится суррогатом ночи…
– Прекрасная цитата, месье.
– Вы становитесь несносным всезнайкой, Рауль, – заметил господин Жан-Поль Флогю, шутливо погрозив пальцем.
– Простите, месье.
– Но разве не цитата все, что нас окружает, дорогой мой Рауль? Весь наш мир – это не что иное, как цитата из какого-то другого мира, а наша жизнь – цитата из чьей-то другой жизни. Этот факт, к счастью, отнюдь не мешает нам наслаждаться, напротив… – посмеиваясь, заключил Жан-Поль и положил свою ладонь на сильную, теплую руку Рауля.