— Чтоб мне провалиться на этом месте! — выдохнул шарфюрер Шульце, увидев, как открылась задняя дверца автомобиля и из нее вылез мужчина с желтоватым, болезненным цветом лица; на носу поблескивало пенсне, делавшее его похожим на школьного учителя. На его черном генеральском кителе не было видно ни одной награды, кроме Имперского спортивного значка в бронзе. — Это же сам рейхсфюрер!
— Что здесь стряслось? — спросил этот человек, внушавший ужас всей Европе. — Почему вы затеяли свару с моими людьми в самом центре Берлина? — Темные глаза рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера наполнились неподдельным сочувствием: — Оба из которых к тому же тяжело ранены!
— Сами они предназначены лишь для несения тыловой службы, — встрял Шульце. — И не могут понять, что перед ними — солдаты, которые готовятся к отправке на фронт, рейхсфюрер[9]. Мы готовы отправиться туда как можно скорее. — Шульце попытался прищелкнуть каблуками, но был настолько пьян, что едва не упал.
В глазах Гиммлера мелькнули теплые искорки:
— Это то, что я и рассчитывал услышать от моих верных эсэсовцев!
— Но, господин рейхсфюрер… — попытался обратиться к нему офицер Генерального штаба.
Гиммлер бросил на него уничтожающий взгляд. Под этим взглядом даже лошадь, на которой сидел офицер, стала нервно переступать с ноги на ногу и пятиться назад. Затем взгляд рейхсфюрера упал на алые трусики Герди, которые украшали выбритый череп Матца.
— Почему у вас на голове надето то, что, как мне кажется, является предметом… э-э… женского туалета? — поинтересовался он.
Матц, до которого наконец дошло, в какой они попали переплет, совсем не желая в результате этого быть отправленным в военную тюрьму в Торгау, из которой он когда-то выкарабкался только благодаря тому, что подал заявление о вступлении добровольцем в ряды СС, вдохновенно соврал Гиммлеру:
— Из-за крови, рейхсфюрер.
— Крови? — удивился Гиммлер.
— О да. Видите ли, я получил огнестрельное ранение больше месяца назад, но рана до сих пор кровоточит. И лекари ничего не могут сделать, чтобы остановить кровотечение. Поэтому, когда мой товарищ вывозит меня в моем инвалидном кресле на утреннюю прогулку, как сегодня, я специально ношу этот предмет одежды, чтобы гражданские жители Берлина не видели на моей голове кровь и не пугались. Мне кажется, рейхсфюрер, что если бы жители Берлина увидели германского солдата с кровоточащей раной на голове прямо в центре германской столицы, то это было бы худо для морального духа гражданского населения столицы нашего рейха.
— Похвально, весьма похвально, — проговорил Гиммлер голосом, в котором неожиданно послышались слезы, и промокнул свои внезапно увлажнившиеся глаза. Рейхсфюрер был весьма эмоционален во всех вопросах, которые касались его элитных подразделений. — А вам, проклятым жеребцам, которые гарцуют в центре Берлина в то время, как на рейх со всех сторон обрушиваются смертельные опасности, следует брать пример с моих храбрых, увенчанных ореолом страдания эсэсовцев!
— Да, рейхсфюрер, — смиренно выдавил офицер Генерального штаба.
Гиммлер отпустил его пренебрежительным взмахом руки и снова повернулся к двум эсэсовцам. Выражение его вечно хмурого землистого лица стало теперь очень теплым.
— Итак, что я могу сделать для вас, мои герои? — спросил он.
Шульце мгновенно ухватился за этот шанс, почувствовав, что у них может появиться реальная возможность реализовать давнишнюю мечту — выскользнуть из тесной удушливой клетки столичного госпиталя «Шарите».
— Рейхсфюрер, мы хотели бы как можно скорее вернуться в наш родной батальон.
— Как называется ваш батальон?
— Он называется штурмовой батальон СС «Вотан», — рявкнул Шульце, точно стоял сейчас на парадном плацу в Зеннештадте.
Лицо Гиммлера расплылось в улыбке.
— А, «Вотан»! — воскликнул он. — Я слышал лишь самые великолепные отзывы об этой части!
Тем не менее, когда рейхсфюрер сделал знак Шульце, чтобы тот подошел ближе к нему, гамбуржцу показалось, что в глазах Гиммлера затаилась некоторая растерянность.
— Ваш батальон находится в районе Дьеппа, шарфюрер, — мягким голосом пояснил Гиммлер.
— Дьеппа, рейхсфюрер? — переспросил Шульце.