— Цыганка… Подарок… Не старовата ли она для такой… гм… миссии? Вот взять бы хоть нашу Галю…
Смех Адамчика напомнил мне зычное кваканье занятой брачными играми жабы.
— Полноте, дядюшка! Патриотизм не имеет возраста. Амаль как никто подходит для такой миссии, с её-то опытом, — отсмеявшись, проговорил он.
Далее последовали пространные рассуждения о гаремной иерархии. Хазнедар-уста, кадины, икбал, калфа — Адамчик сыпал терминами, демонстрируя глубокое знание предмета. По его докладу выходило, что он предназначает Амали роль гаремного казначея или нечто в этом роде. Слушая его стрёкот, я пытался хоть как-то отвлечься. Окно моего кабинета выходит в крошечный тенистый дворик. Там под кровлей виноградной лозы течёт будничная жизнь. Вот мой ординарец Лебедев чистит скребницей шкуру коня. Вот Галя пробежала с корзиной грязного белья. Лицо озабочено, на лбу капельки испарины. Вот наша кухарка Манана вынесла Лебедеву тёплое печево, от которого тот почему-то отказался. Воздух осеннего Тифлиса кристально прозрачен и пахнет мездрой раннего винограда. Склон пологого холма сплошь усеян терракотовыми кровлями и подсвечен шапками желтеющих крон…
Надо было что-то отвечать Адамчику, и я брякнул первое пришедшее в голову:
— А ты выдумщик, племянничек. Ничем не хуже твоей Амали.
Нимало не смущенный моей иронией, Адамчик с воодушевлением продолжал:
— Однако для того чтобы наша игра дала свои плоды, необходимо снабдить Амаль соответствующей легендой. Легендой правдоподобной. Камиль-паша не дурак, и его начальник штаба, немец Гузе, не наивный телятя…
Адамчик воодушевлённо таращил глаза, шлёпал влажными губами, крестясь, поминутно поминал "Господа нашего всемогущего". А я размышлял о Гале. Странная субстанция — сердце русской женщины. Влюбиться в такого вот… который, сколько б не крестился, всё равно останется тем, что он есть.
Наконец, почувствовав невыразимую усталость, я положил себе закончить разговор как можно быстрее.
— Хорошо. Я дам твоей Амали соответствующую легенду, — проговорил я, превозмогая усталость. — Подсунем полковнику Гузе фельдъегеря или, положим, обычного почтальона с депешей полуприватного характера. Допустим, это будет некое письмо, предписывающее розыск некоей особы тёмных намерений, заподозренной в нечистоплотности, бежавшей или изгнанной от императорского двора.
— Нашу Амаль назвать особой с тёмными намерениями! — воскликнул Адамчик. — Мне, как русскому патриоту, неприятно…
Меня спасло появление жены.
— Николай Николаевич, Женя прислал вестового. Тот говорит: прибыл фельдъегерь из Могилёва, — проговорила Александра Николаевна, лишь слегка, так чтобы наверняка не видеть Адамчика, приоткрыв дверь.
Адамчик навострил уши. Поблагодарив жену, я обратился к нему, стараясь сохранять возможно большую твёрдость:
— Верю в искренность вашего патриотизма. Поручу сотрудникам штаба подготовить соответствующую информацию. За сим позвольте его высокопревосходительству откланяться по делам службы.
— Разумеется, дядюшка! — прокричал Адамчик. — И последнее: доверившись Амаль, вы доверяетесь самому провидению!
Ну, это уж было чересчур! Щелкнув каблуками, я покинул кабинет, оставив Адамчика в самом растерянном положении.
В тот день дела службы увлекли меня до самого позднего вечера. И обедал, и ужинал я в штабе в обществе своих сотрудников, совершенно позабыв о визите Адамчика. Лишь на следующее утро Александра Николаевна сообщила мне о том, как Адамчик провел остаток дня и вечер в обществе Гали, развлекая её всякими небылицами, и ещё о том, как Амаль танцевала и пела им черкесские песни, аккомпанируя себе то на бубне, то на джуре, как с наступлением вечера Адамчик куда-то убежал по неотложным делам, оставив Амаль на попечении Александры Николаевны, как Амаль, отужинав, улеглась спать в гостевой спальне.
Сам-то я встретил утро за уединённым завтраком в собственном кабинете. Таким образом мне удалось избежать и пронзительных взглядов Амаль, и карабин-ной пальбы её юбок.
Уединённый завтрак предоставил мне и ещё одно преимущество — возможность незаметно выскользнув во двор, выкурить пару настрого запрещённых папирос, что я и сделал, залпом проглотив остывающий кофе.
Наш тифлисский двор — небольшое, правильной квадратной формы пространство, с трёх сторон окружённое каменными стенами построек, а с четвёртой — высокой каменной оградой с синими дощатыми воротами и калиткой. Во двор с галереи второго этажа спускается шаткая лестница, которой я обычно пользуюсь. В углу двора, под глухой стеной соседствующего с нашим дома расположен увитый виноградом навес с тандыром и дровником. Тут же расположена и небольшая печь, в которой можно приготовить практически любое блюдо местной кухни.