— Ничего в этом не понимаю. Как десять потрёпанных карт могу сказать столь много? — проговорил он наконец. — Ваши слова можно было бы расценить как ересь, если бы в них не присутствовала своеобразная логика…
— Человеку видящему многое откроется и в трёх картах, — ответила я. — Вот вы смотрите на всё по-своему, видите не так, как я, но видите то же, что и я. Оттого мои слова и не кажутся вам пустой фантазией.
— Как же так? Вот это вот, — он указал на мой расклад, — сочетается вот с этим? — И он ткнул указательным пальцем в потолок.
— Как у любого русского человека вера сочетается с суеверием? Так и у меня. Я русская, как и вы.
— Неужели?
В его вопросе не было ни иронии, ни, тем более, гнева. В его вопросе присутствовала вопросительная интонация, но самого вопроса не содержалось. Тем не менее я ответила:
— Да, я черкешенка, актёрка, лицедейка, пока в мире мир. Но если наступает война — а война наступает время от времени, как наступает шторм на море, или засуха, или лесной пожар, — я, все мы становимся русскими, братьями и сёстрами. Тот солдатик-татарин, Галлиула. Знаю, вы оставили его при себе, и я видела его, а ваш лакей… как, бишь, его, Павел… Пашка…
— Лебедев, — напомнил он.
— Ваш Лебедев рассказал мне о подвиге татарина. Разве Галлиула не мой брат? Разве ваш Пашка не мой товарищ по оружию?
— Ну, стреляете вы намного лучше Лебедева. Наслышан… наслышан… — усмехнулся генерал. — В этом аспекте он вам не вполне товарищ.
Генерал поднялся, и я последовала его примеру.
— Перед тем как проститься, хочу спросить: нужна ли помощь, поддержка. Большими деньгами я не располагаю, но на дорожные расходы мог бы помочь.
Я сделала книксен, а он положил в мою раскрытую ладонь большой толстый кошелёк и медаль с портретом государя императора на двухцветной планке.
Юденич проводил меня до прихожей, где внимательный Галлиула накинул мне на плечи манто.
— Я не прощаюсь. Мы увидимся, — проговорил командующий. — Завтра пришлю за вами Галлиулу. Нам предстоит торжество, но советую одеться потеплее. Кстати, вы забыли вашу колоду…
— Для того, чтобы видеть, мне карты не нужны. Оставьте себе на память… До свидания, выше высокопревосходительство, — я ещё раз поклонилась. — Прощай и ты, Лебедев.
— Колдунья! — едва слышно, но вполне внятно произнёс мне вслед Галлиула.
Наверное, они подумали, будто я исчезла, растворилась в морозном воздухе, как Снежная королева из сказки. Смешно! Забавно! Многое бы я дала, чтобы посмотреть на их растерянные лица!
Однако меня ждало слишком много забот. Надо было решать свою дальнейшую судьбу: или нанимать провожатого до Трабзона, или сделать шаг навстречу собственной судьбе.
В ту ночь под свечу и особо сложный карточный расклад явился мне мой любимый подбесок и насоветовал всякого, и натолковал о предстоящем непростом и противоречащем житейской логике выборе…
Стоит ли говорить о фуроре, произведённом моим выступлением в эрзерумском зверинце? Одна и та же дама и поёт под гитару, и метко стреляет из пистолета: какому вояке такое не понравится? Вследствие этого на узких уличках паршивого городишки мне буквально не давали прохода. Каждый считал своим долгом выразить восхищение. Некоторые выражали его слишком бурно, предлагали помощь и защиту. Одним словом, приставали. Несколько раз приходилось ссылаться на близкое знакомство с самим командующим. Возникающее в таком случае восхищение имело лёгкий оттенок обиды.
Изюминкой моего пребывания в Эрзеруме стало одно интересное свидание, которое, впрочем, никак нельзя назвать интимным.
Несколько дней кряду я всецело отдавала себя подготовке к отъезду, и без сомнения покинула бы надоевший Эрзерум ещё до конца февраля. Однако планам моим не довелось сбыться, зато сбылось увиденное мною.
Началось всё с явления двух "русских богатырей". Выглядели оба весьма грозно. Каждый огромного роста бородач в черкеске, бурке и лохматой шапке.
У каждого помимо шашки, длинного кинжала и патронташа на поясе, за плечом ещё и ружьё. У обоих ясные, яркие и пронзительные синие глаза, но у одного выражение лица совсем злое, словно вот-вот вцепится зубами в глотку, а другой будто бы совсем простоват. Примерно так выглядит обожравшийся мёду медведь на полотне какого-нибудь русского анималиста. Они представились мне честь по чести: один — Александром Зиминым, другой — Матвеем Медведевым. Оба, как я и предполагала, оказались казаками. Зайдя в мою комнату, оба совершенно синхронно, словно много дней репетировали этот трюк, сняли свои лохматые шапки. Медведев, поискав глазами отсутствующие в моём жилище образа, перекрестился на занавешенное окно. Зимин перекрестился, глядя мне прямо в глаза. Лишенные лохматых шапок, их округлые шишковатые черепа выглядели несколько беспомощно, но сходство облика обоих с медведем, который, возможно, был их дальним прародителем, не пропало. При этом у темноволосого Медведева ёжик волос на голове уже посеребрился, в то время как золотистая поросль на голове Зимина создавала вокруг его лица иконописный сияющий нимб.