— Я его не знаю, сударыня, но, кажется, он написал его вот в этой записной книжке.
— Давайте же мне ее поскорей вместо того, чтобы болтать попусту!
Молодая девушка дрожащими руками подала графине красивую записную книжку с золотым обрезом.
Графиня не взяла, а почти вырвала ее из рук горничной и с жестом нетерпения раскрыла ее.
Вдруг она громко вскрикнула от удивления и захлопнула книжку.
— Жюли, — сказала она, тщетно пытаясь скрыть свое волнение, — просите сюда этого господина.
— Слушаюсь. А как же насчет Жана?
— Причем же тут Жан?
— Значит, госпожа прощает его? Графиня улыбнулась, а затем, ответила:
— Жан — хороший слуга, умный и преданный; он поступил так, как и следовало поступить.
— О! Как вы добры, сударыня! — воскликнула Жюли с сияющим от радости лицом.
Жюли, видимо, очень интересовалась судьбой Жана.
Затем горничная повернулась и пошла к двери, но на пороге снова остановилась и вскричала:
— Ах!
— Что там еще такое случилось? — спросила графиня.
— А как же быть с тем господином, который пришел по приглашению госпожи? Что сказать ему?
— Пусть он подождет!
Горничная вышла, удивляясь про себя странным причудам своей барыни.
— Что заставило ее приехать сюда? — прошептала графиня, оставшись одна. — Кого это так неожиданно посылает мне судьба — друга или недруга? Через десять минут я все узнаю во что бы то ни стало!
Портьера снова приподнялась, и в будуар вошел человек, о котором докладывала горничная. Широкополая шляпа была надвинута по самые глаза, а широкий плащ совершенно скрывал его фигуру.
Незнакомец почтительно поклонился графине, но не тронулся с места пока по знаку своей барыни, горничная не вышла из комнаты, опустив портьеру и заперев за собой дверь.
Тогда незнакомец быстро сбросил плащ, далеко отшвырнул шляпу и кинулся к графине, протянувшей ему свои руки, и с минуту они крепко прижимали к груди друг друга. Когда шляпа упала на пол, под ней оказалась прелестная головка молодой женщины, лет двадцати двух, не больше; великолепные белокурые волосы шелковистыми волнами окаймляли ее красивое личико и в беспорядке рассыпались по плечам.
Высокая, тонкая, прекрасно сложенная, эта женщина, видимо, не чувствовала никакого стеснения в мужском костюме, которым ей заблагорассудилось заменить свойственную ее полу одежду; если бы не нежность и не правильность черт, тонкость кожи и совершенно женская грация, она смело могла бы сойти за восемнадцатилетнего юношу.
Молодые женщины долго и нежно обнимались и целовались, прежде чем начать разговор. Наконец, графиня освободилась от пылких объятий своей приятельницы и заставила ее сесть рядом с собой на кушетку.
— Прежде всего согрейся, — сказала она, — ты, наверное, очень озябла. Не позвать ли сначала горничную? Может быть, ты голодна или хочешь пить?
— И то, и другое, и третье: я озябла, вся разбита от усталости и умираю от голода… Но не обращай на меня внимания.
Графиня сделала движение подняться, но гостья остановила ее.
— Куда ты идешь? — спросила она графиню.
— Позвонить и приказать принести тебе чего-нибудь поесть. Мы вместе поужинаем. Спрашивая тебя, не голодна ли ты, я вспомнила, что сама тоже не обедала сегодня, и теперь мне страшно хочется есть.
— Одну минуту! Ты уверена в своих людях?
— К чему этот вопрос?
— Я спрашиваю это потому, что мое присутствие должно остаться тайной.
— Но ты требуешь от меня невозможного; многие из моих людей видели, как ты вошла в мой дом.
— Прости, мой друг, они видели какого-то неизвестного господина; но никто из них не знает, что этот господин — маркиза Леона де Буа-Траси.
— Правда. Ты хочешь, чтобы никто не знал о твоем присутствии здесь?
— Да. Для меня очень важно, чтобы никто даже и не подозревал, что я нахожусь в этой стране.
— Будь спокойна; мои люди преданы мне, хотя, может быть, и не из одной привязанности, а, главным образом, из-за того, что им хорошо живется у меня. Что же касается Жюли, она — дочь моей кормилицы: за нее я ручаюсь.
— Вот я и успокоилась, а теперь позвони.
— Что все это значит? — спросила с любопытством графиня.
— Ты это скоро узнаешь; я приехала с тем, чтобы все рассказать тебе.
— А давно ли ты приехала в Квебек?
— Я там сегодня с полудня. Как видишь, я не теряю даром времени. Высадившись на берег, я приказала отнести мой багаж чуть ли не в самую плохую гостиницу нижнего города, а сама принялась ловко расспрашивать про тебя; мне сказали, что ты живешь совершенно одиноко в этом замке. Тогда я взяла проводника и явилась сюда.
— Ну, а где же этот проводник? Каков он из себя?
— О! Это страшный самохвал, с пьяной рожей висельника;
он считает себя джентльменом, а на самом деле, он, должно быть, ужасный разбойник. Он одновременно со мной находился в гостинице и выразил намерение идти сюда. Я предложила ему проводить меня, разумеется, за плату; он принял мое предложение, и мы пришли вместе. Вот и все. Только я не уверена, что он не узнал меня, несмотря на переодевание. Он даже раза два или три позволил себе пошутить по этому поводу.
— Прекрасно! Теперь я знаю, кто это: это — капитан Паламед; он состоит у меня на службе… это субъект, бравшийся за все ремесла, кроме ремесла честного человека, как мне кажется. Он негодяй большой руки и давно заслуживает виселицы. Я приказала ему явиться сегодня вечером.