В бараке у Курта я провалялся два дня. Заика хоть и восстановил моё здоровье, но слабость уходила медленно — это один из минусов тяжёлого ранения. Надо прокачивать выносливость. В кубышке лежало пять свободных очков навыков. Я пока не решил, на что их потратить. Шурка говорил, что потратив однажды очко, уже нельзя будет вернуть его и перебросить на другое умение, поэтому распределять их нужно осторожно. Необходимо определиться, что для меня важнее: сила, ловкость, выносливость, интеллект или меткость? У каждого навыка свои достоинства и свои недостатки, и я пока не знал, в чём они заключаются. Посоветоваться бы с кем, но из всех моих знакомых, самый высокий уровень у Шурки — второй. У меня теперь тоже второй. Но с Шуркой советоваться бессмысленно, а с самим собой тем паче. И как назло ни одного гайда.
Утром Курт ушёл на рынок купить еды. Я отдал ему свои стрелы и шмот, этого должно хватить, чтобы затариться провизией на несколько дней. А завтра можно сходить на болота и завалить пару жаб. Предложу Курту совместный рейд, в одиночку бить жаб сложно.
В одиночку вообще всё сложно: бить жаб, гаситься от клановых отморозков, набирать опыт. Нужна группа. Полноценная. С танками, лекарем, дамагером, стрелком. Чтобы в рейд — так в горы, чтоб на босса — так на Изумлённую Льдину. А потом сделать прорыв к Перевалу — и уж как кому повезёт…
Вдоль по проходу прошёл громила под два метра роста. Длинные висячие усы смешно топорщились и елозили по грудным накладкам его куртки, словно ёршики для чистки грязных бутылок. Курт называл его Дизелем, очень подходящее прозвище. Вчера он вернулся с перезагрузки, и весь вечер басил в дальнем краю барака, травил анекдоты, пил пиво, донимал соседей дурными шутками, а сегодня, протрезвев, ходил по проходу злой и всклокоченный. Увидев меня, он остановился
— Ты кто такой?
Я не ответил. Иногда, если не отвечать подобным типам, они теряют к тебе интерес и идут дальше.
— Ты моё место занял! — этот не пошёл, наоборот, ухватился ручищами за перекладину и дёрнул нары на себя. Меня встряхнуло.
Врёт, это место Курта. Он специально отдал его мне, чтобы избежать подобных конфликтов, а сам перебрался на второй ярус. Раньше там спал его напарник.
— Тебе язык отрезали?
Дизель шагнул в проход между нарами и склонился надо мной. Изо рта несло перегаром и нечищеными зубами. Сейчас он походил на быка. На разъярённого быка.
— Почему же, цел, — проговорил я негромко, и показал ему кончик.
Это взбесило его ещё сильнее. Он схватил меня за грудки и вздёрнул на ноги. Я не сопротивлялся. Физически он был сильнее меня. Игра, конечно, уравновешивала наши способности, но комплекция и прочие личностные характеристики всё же имели значение. Сейчас эти значения были на стороне Дизеля.
— Кусок слащавого дерьма! — взревел громила. — Слащавого и… — он попытался подобрать соответствующие эпитеты, но словарного запаса ему явно не хватало, поэтому он ограничился повтором. — Дерьма, в общем! Ты мне язык показал? Да я сам тебе его оторву!
Он бросил меня обратно на нары, левой рукой сжал челюсть, чтоб я не дёргал головой, а пальцами правой действительно попробовал ухватить мой язык. Я сделал отчаянную попытку защититься. Без языка я не смогу общаться, а без общения какая к чёрту прокачка? Ходить и мычать подобно глухонемому? Придётся перезагружаться. Я ухватил его за запястье, и тут он заметил отсутствие мизинца на моей руке.
— Погодь, — Дизель ослабил нажим. — А мизинец твой где?
— Вот такой же дебил откусил, — прохрипел я. — В замке…
— Так ты выжил?
В его глазах мелькнуло осознание некоего момента перемешанного с уважением. Если бы я погиб при штурме, то после перезагрузки мой мизинец вернулся на прежнее место. А раз его нет… Вероятнее всего, этот кретин навыдумывал себе, что те, кто выжил, являются героями и примером для подражания, а он этот пример собрался рвать голыми руками. Данное понимание противоречило его установкам, и он краем мозга начал осознавать, что надо бы отступить. Но с другой стороны, на нас смотрели обитатели барака, сбившиеся в проходе плотной массой, и отступит, значит, порушить свой авторитет. Навсегда. Дизель этого не хотел. Вернее, боялся. И вот эти противоречия сейчас его самого рвали на части.