Да я плакал, и мне не было стыдно перед ними, мне было все равно. Они смотрели на меня, как мне показалось даже с каким-то пониманием. Немного отдышавшись, мы пошли обратно в центр. На душе было пусто и надежда попасть домой, которая еще десять минут назад была яркой и сильной, теперь пропала совсем.
Когда я зашел в дом я ощутил на себе сочувствующе – грустные взгляды. Никто ничего не спрашивал в тот момент. Я молча упал на кровать без каких-либо конкретных мыслей. Пролежав неподвижно минут десять, я услышал, как в дом зашел старший по нашему дому и сказал, что меня зовет руководитель. Я встал и с полным безразличием пошел за ним.
Но когда мы вышли на улицу, он посмотрел на меня грустно, сказав при этом «извини», в его глазах я заметил слезы. Я понял, что сейчас меня будут «отучать» бегать. Появилось неприятное волнение. Он указал на старый сарай, зайдя в который я не увидел руководителя, там было пусто и на полу валялись лишь какие-то ошметки, от соломы и навоза.
Он зашел следом за мной, и в руке у него я увидел большой обрезок железной трубы. Я понял, что это не его инициатива, и он лишь исполняет поручение руководителя. В том момент у меня вместо страха появились обида и злость на руководителя. Я ничего ни говоря стоял, ожидая удара.
Первый удар пришелся по мышце правой ноги, за ним следом второй по такому же месту левой ноги, после чего я упал, корчась от пронзительной боли. Но я не ожидал, что это было только начало. Он бил еще и еще. Бил сильно. Бил по мышцам ног и рук. Все удары были болезненными, но от некоторых я непроизвольно вскрикивал и матерился.
Боль и злость настолько сильно заполонили мое сознание, что если бы я мог тогда расправиться с руководителем я бы наверное убил его. Потому что на тот момент во всем я винил именно его. Он не дал мне убежать, тем самым преградив приближение к дому, и теперь вот меня били по его приказу. Самое главное, что он даже не подошел потом, что бы поговорить со мной.
Боковым зрением я увидел, как открылась дверь в сарай, и кто-то громко сказал «да хорош уже», после чего я получил еще пару ударов в область голеностопа по обеим ногам, и бивший меня человек вышел из сарая. Вошедшим оказался обычный «пациент» центра, здоровый такой парняга, который попытался помочь мне встать, но все тело ломило от боли, и я заорал, чтобы он не трогал меня.
Я лежал, загребая и сжимая в руках грязную солому, было больно даже шевелиться. Я чувствовал себя одиноким и брошенным, и все что было во мне это злость, боль, ненависть и слезы от обиды и беспомощности. Через некоторое время боль понемногу стала отступать и я подняв голову увидел, что парень который хотел помочь мне встать сидит рядом со мной на стуле и с грустью и состраданием смотрит на меня. «Терпи земеля, все пройдет», – сказал он тогда.
Он был не русский, и как позже выяснилось, все его звали Якутом, еще он сказал, что живет в соседнем со мной районе, поэтому он звал меня «Земеля». Исходила от него какая-то искренность что ли, и я почувствовал, что я не один, на душе стало как то теплее. Он еще раз хотел помочь мне встать, но я отказался и встал потихоньку сам. Идти было больно, я прочувствовал каждый шаг пока дошел до воды, что бы почистить одежду от сарайного навоза. Затем также медленно, будто на ходулях я дошел до кровати и пытаясь не думать ни о чем хотел уснуть, но не тут то было, ноги и руки ныли нудной болью которая не давала уснуть.
Не помню, сколько времени я так лежал, но проснувшись утром, я ощутил еще более жуткую боль. Старший по дому сказал, что я вместе со всеми бегу на пробежку и что это не его решение, что и так было понятно. Когда мы вышли за ворота он сказал, что пройдем немного пешком, и подождем, пока остальные прибегут обратно. Но даже просто идти пешком было сложно. Я чувствовал каждый шаг, боль пронизывала мышцы ног, заставляя хромать с ноги на ногу.
Я не испытывал к человеку который меня бил какой-то личной обиды и злости, понимая, что он был натравлен на меня в качестве цепного пса, но неприятный осадок все же был. Он что-то говорил мне, но мне не хотелось разговаривать, ни с ним, ни с кем-либо другим. Обида во мне стала более объемной, я четко решил для себя, что я не останусь здесь, во что бы то мне ни стало.
Я стал ждать, когда пройдет боль…
***
Теперь в центре было уже два дома, в первом жили ребята, которые прибыли в центр впервые, а во втором доме, куда меня собственно и поселили, жили те, кто уже неоднократно были во всевозможных центрах. Всего в центре было чуть более сорока человек. Первые дни я почти ни с кем не разговаривал, только по необходимости вызванной какой-либо ситуацией.
Я засыпал и просыпался с одной мыслью, я переживал за то, ждет ли меня жена или нет, ведь с одной стороны я сам сказал ей не ждать меня, но с другой стороны я думал, что она не дура, и понимает, что я сказал это на эмоциях. Я действительно любил ее тогда, и мне очень хотелось быть с ней. Это стало моей навязчивой идеей, я постоянно думал об этом.