Ее шокированное молчание не продлилось долго.
— Дракон… — Он бросил взгляд, который заставил Мишу тихо мучительно простонать. — Эрион, такого не бывает.
— Хотел бы я вернуться в те времена, когда думал так же. — Ответил резко Дэймос, направляясь к выходу. — Буду завтра. — Миша смотрела в его широкую спину, чувствуя тянущую боль в сердце, которое было категорически против такого ухода любовника. А еще то, как оно замерло, споткнувшись, когда мужчина остановился в дверях, не оборачиваясь, произнеся: — Я люблю тебя, Михаэль. Тебе стоит полностью осознать смысл этих слов.
— Я люблю тебя. — Прошептала в ответ Миша, кладя подбородок на подтянутые колени.
Краем глаза она видела, как плечи мужчины поднимаются и опускаются, словно он делает глубокий вдох, стараясь привести мысли в порядок, после чего исчезает за двойными дверями, которые закрылись с тихим стуком. Разделяя ее с тем, чье присутствие придавало силы.
Теперь к тревожным мыслям, связанным с Энгером и его женщиной, добавилась еще одна.
Выходя из прохладной воды, вытираясь полотенцем и облачаясь в повседневную одежду, Миша не могла понять, почему слова признания каждый раз даются ей с таким трудом. Почему в голосе Дракона никогда не было сомнений, три слова, венчавшиеся ее именем, всегда звучали как утверждение, непоколебимая истина, аксиома. А каждый ее раз — как предположение или вопрос, звучащий словно «боги, неужели это и правда со мной происходит?». Она словно озвучивала то, что ее ужасает, заставляет паниковать, но от чего ей, тем не менее, не сбежать.
И, естественно, Дэймос это слышал. Все ее сомнения, страхи, обреченность и отчаянье.
Покидая влажное теплое помещения купальни, Михаэль правда надеялась встретить те времена, когда ее голос, несущий в себе этот священный смысл, будет лишен всяких сомнений и страхов.
В один из пасмурных дней, похожих один на другой настолько, что нельзя было с твердой уверенностью сказать, перешагнул ли ты порог «завтра» или так и остался по воле жестоких богов, стоять на месте, Миша вспомнила свои слова, обращенные к Энгеру.
В тот раз, в один из таких же одинаковых, как спички, дней, мужчина навестил ее в ее же кабинете. Застав ее, как и бывало уже не раз, в такие однотипные дни, за разбором сотни писем, половина из которых требовала ее немедленного ответа, Ворон прошел к ее столу с улыбкой истинного счастья на губах.
Миша даже заметила, что в его извечно напряженном, сильном теле поселилась слабость — та, что обычно сопровождает опьянение. Но нет, причины такого поведения крылись не в алкоголе. Энгер был пьян от счастья, от любви. Белла заставила его буквально ожить и расцвести. Улыбка не сходила с его красивого лица, глаза сияли словно ограненные черные бриллианты. Он был, в полном смысле этого слова, прекрасен.
— Неделя, Энгер. — Сказала она ему тогда. — Семь дней, после которых, если ты мне не поможешь, я утону в письмах. Я уже не говорю о школе, в которой ты поставлен ректором.
Он пришел не за этим. Он был рад отпуску, но явно на него не рассчитывал, когда направлялся сюда.
Ворон чистосердечно, но сдержанно рассмеялся, подходя ближе к ее столу, говоря, что не ожидал проявления такой щедрости.
Он пришел, чтобы отдать подарок.
— По… дарок?! — Прошептала Миша, отклоняясь от стола и вопросительно смотря на мужчину.
Ей не дарили подарков, вот так просто, без причины, из рук в руки, от чистого сердца… вечность.
Когда Энгер, предвкушая ее реакцию, положил на стол плоскую, длинную, обитую черным бархатом шкатулку, Миша не сдержала восхищенный выдох. Что ж, если смотреть на Ворона, подарок должен был быть соответствующим. Таким же по-настоящему потрясающим.
И когда она открыла крышку, то поняла, что была права «от» и «до». В окружении черного бархата, словно на роскошном ложе, покоился прекраснейший, идеальный, восхитительный на свой жестокий манер стальной клинок. Шокированное «ах» раздалось в нетерпеливом молчании.
— Энгер… он прекрасен. — Прошептала Миша, беря в руки кинжал. Боги, он был сделан словно для ее руки, балансировка и центровка — выше всех похвал.
Это оружие действительно создавалось исключительно для нее. Очевидным это стало, когда Ворон указал на мелкие символы, выгравированные на металле.
«Возмездие несущий…»
— Я подумал, что для полного набора, тебе не хватает еще одного верного слуги, госпожа. — Улыбнулся Энгер. — Тебе только осталось дать ему имя.
Ничего громогласного, благозвучного, утонченного или тщеславного. Просто Пастырь — защитник, ведущий тебя по жизни.
Энгер одобряюще кивнул, забирая оружие из рук госпожи.
— Я творил над ним свои самые усердные и чистые молитвы, моя госпожа. — Проговорил Ворон, когда надпись была нанесена при помощи магии его рукой. — Надежнее оружия не найти в этом мире. И это имя… оно ему подходит, воистину.
— Я… я теперь всегда буду носить его с собой. — Поклялась Миша, поднимая блестящие от признательности глаза на Энгера.
— На это и рассчитывал. Пусть он приглядывает за тобой эту неделю.
И он приглядывал. Оружие, выглядящее холодным и бездушным, никогда не было таковым на самом деле. Как живое существо, оно несло в себе частичку силы лучшего мага нынешних времен, оттого, вероятно, никогда не было холодным, что удивляло, а поначалу попросту пугало. Клинок был теплым всегда, словно имел собственное сердце и душу.
— А я-то думал, что мне придется делить тебя только с Энгером. — Пробормотал на следующий день Дракон, смотря на то, как Миша любуется бликами от горящих свеч, танцующими на стальной поверхности подарка другого мужчины.
Когда девушка не отреагировала на его слова, поворачивая клинок под новым углом, Дэймос перешел к плану «б». А именно — от слов к делу. Да, он прекрасно знал, как заставить ее забыть о вещах, интересовавших ее за секунду до его чувственного прикосновения.
— Эрион. — Позвала мужчину Миша, когда восстановила дыхание, и когда комната перестала вращаться.
— Ртом или рукой? — Прошептал Дракон, спускаясь по ее телу шажками поцелуев и нежных укусов.
— Я не… — Ох, какое заманчивое предложение. Но она все же нашла в себе силы продолжить. — Я не об этом. Ты… научишь меня фехтовать?
Кажется, это заявление ему не понравилось. Мягко сказано. И зря Дракон думал, что эта мысль зародилась в ее голове недавно, спонтанно и не задержится там надолго.
Впрочем, на такие случаи Дэймос имел проверенную и беспроигрышную тактику, которая лишала ее способности связно мыслить, выветривая из ее головы ненужные, абсурдные мысли. Повернув девушку на живот и приподняв ее бедра, мужчина резко соединял их тела, вырывая из женского горла громкий стон наслаждения и облегчения.
Боги, она была очень чувствительной. Никогда не имея дел с девственницами или попросту не искушенными в сексуальных утехах женщинами, привыкший к диким, требовательным любовницам, Дэймос был действительно поражен и абсолютно покорен отзывчивостью ее тела. То, как она встречала его прикосновения… да даже то, как она реагировала на простой взгляд, который говорит женщине о тех вещах, что намерен осуществить ее любовник уже через минуту, давало ему больше, чем неистовая ночь с любой другой женщиной. Он наслаждался тем, что просто являлся объектом ее желания, и, как следствие, тем, кто мог это желание удовлетворить.
В последнее время он заметил именно эту тенденцию в их сексуальных отношениях — он меньше брал. Жадность и неистовство проявлялись время от времени, когда дело касалось ее, но то были редкие случаи. Сейчас все происходило неторопливо, основательно, он словно ставил перед собой задачу — как можно лучше обслужить ее. Как факт — его персона и его удовлетворение отходили на второй план.
Это о чем-то говорит, не так ли?
— Эрион. — Протянула Михаэль спустя час, когда Дракон вернулся с подносом, наполненным едой.
Этот голос, такой тихий, требовательный, невероятно эротичный… прикажи она ему таким голосом пойти и скинуться с крыши, он с улыбкой развернется, спеша исполнить приказ.