И когда прибыли они в Венецию, у графа, видевшего все венецианские красоты, не было большого желания оставаться там долее. Всеми помыслами он вновь устремился к своим землям, к своим верным друзьям. Имел он также намерение, коли даст ему господь благополучно возвратиться из святой земли Иерусалим, взять себе супругу, дочь герцога Клевского,[8] каковая была молода и весьма красива. Обо всем этом прежде договорились и отложили дело до его возвращения. Тем сильнее было желание графа поскорее вернуться в свои земли, и велел он купить себе коня и вооружился. Он купил также в Венеции роскошное бархатное платье, золотые украшения и в придачу все прочее, что надобно для пышной свадьбы, и хотя слуг у графа было много, никто из них не владел итальянским, кроме Фортуната, каковой к тому же весьма ловко торговался. Это доставляло графу большое удовольствие, и он проникся к нему любовью. Фортунат заметил это, и чем дальше, тем усерднее старался служить господину. Он всегда был последним у графа вечером и первым утром. Граф это заметил.
И когда купили для графа большое число коней, меж которых попалось несколько недужных, как обыкновенно и бывает, если в стойле их сразу множество, то всех недужных по приказанию графа выбраковали, и он поделил их меж своих кнехтов,[9] а Фортунату отдал одного из лучших. Это раздосадовало прочих кнехтов, и они тотчас воспылали к нему ненавистью и говорили друг другу: «Подумать только! Не черт ли с итальяшкой[10] околпачили нас?».
Все полагали, поскольку Фортунат разумел по-итальянски, что он итальянец, хотя он был родом с Кипра и истинным греком из почтенной семьи. Кнехты тем не менее позволяли ему скакать подле графа, и никто не осмеливался ни оклеветать, ни опорочить его пред господином. И граф, исполненный радости, возвратился домой и с великими почестями был встречен всеми своими подданными, ибо они от души любили его. Он был благочестивым господином, который также печется о своем народе. А когда граф возвратился домой, явились к нему соседи и добрые друзья, и сердечно приветствовали его, и воздали господу хвалу, что он столь благополучно завершил свое путешествие, и повели с ним речь о помолвке, о каковой прежде говорили. Он обрадовался, просил и желал, дабы это дело уладили, как вскоре и произошло, и была с ним обручена дочь герцога Клевского. Тут устроили роскошную и пышную свадьбу, о каковой многое можно было бы написать, ибо собралось на ту свадьбу множество князей и господ. Они бились на турнирах и в поединках, соревновались в быстрых скачках и иных рыцарских состязаниях на глазах у прекрасных и знатных дам, что прибыли туда вместе с князьями и господами, а также тех, что обретались там прежде.
Но каких князья и господа ни взяли с собой на свадьбу кнехтов и слуг, не нашлось меж ними такого, кто своим нравом и услужливостью полюбился бы дамам и господам более Фортуната. И спросили графа, откуда взялся у него слуга, столь сведущий в придворных обычаях? Он поведал им, что Фортунат пристал к нему на обратном пути из Иерусалима, и рассказал, какой он отменный стрелок: ни птицам в небе, ни зверям в лесу — никому нет от него пощады, к тому же он превосходный слуга и всякого почитает таковым, каков тот есть. Через похвалу, коей граф удостоил его, князьями, господами и благородными дамами было преподнесено ему множество даров.
Как Фортунат во Фландрии на свадьбе своего господина одолел всех прочих в поединках и турнирах и завоевал обе награды
Когда же князья и господа натешились состязаниями, то, вняв совету герцога Клевского и графа, зятя его, они положили выставить слугам господ, прибывших на свадьбу, две драгоценности, за какие те должны были сражаться, поделившись на четыре партии, двум из них предстояло сразиться в один день, а двум прочим на следующий, и каждый из тех, кто окажется лучшим, получит по награде стоимостью в 100 крон.[11]
Все господские кнехты обрадовались, всяк крепко надеялся одолеть прочих, и слуг, желавших померяться друг с другом силами, было такое множество, что набралось их числом до восьмидесяти, так что должны они были сражаться, разбившись по двадцати. Одним из них по воле и с ведения своего господина был Фортунат. И когда они бились в первый день, то приз завоевал некий слуга герцога Брабантского.[12] А когда они сражались на другой день, вновь двадцать против двадцати, то награда досталась Фортунату. Когда услыхали о том кнехты, которые сражались, а также прочие, не сражавшиеся в турнире, зато числом намного превосходившие тех, что бились, то все они вместе чрезмерно раздосадовались, что Фортунат завоевал один из призов. И все просили Тимотея, слугу герцога Брабантского, также завоевавшего одну из наград, дабы он вызвался сразиться против итальянца, Фортуната, и поставил свой приз против его. Все сообща и каждый особо требовали от него этого. Тимотей не посмел отклонить просьбу, с коей обратилось к нему такое число добрых друзей, и известил Фортуната, что ставит свой приз против его и вызывает его померяться силами пред дамами и девицами, и кто из них победит другого, тому и достанутся обе награды.
Едва Фортунат услыхал об этом, как, недолго думая, принял вызов» хотя прежде не был опытным воином. Весть о том, что Фортунат и Тимотей желают сразиться друг против друга ради своих призов, дошла до господ. Они одобрили поединок. И те тотчас вооружились и выехали в поле, и отважно помчались друг на друга, и всяк старался одолеть другого, но в четвертый раз Фортунат, всадив в Тимотея копье на всю его длину, пронзил его и тем добыл обе награды стоимостью в добрых двести крон.
Однако тут разразились против него жгучая ненависть и зависть, а более всего — меж слуг графа Фландрского. Граф же был весьма доволен тем, что один из его слуг завоевал оба приза, и помышлял, что все его приближенные также этому рады, а те предпочли бы, чтобы награды увез с собой чужеземец. Граф и не догадывался о злобе, каковую его слуги питали к Фортунату, да к тому же никто из них и не осмеливался открыть графу на нее глаза.
Был меж ними некто старый и хитрый, по имени Руперт, который сказал, будь у него двадцать крон, он довел бы итальянца до того, что тот сам поспешил бы убраться прочь, не простившись ни с господином, ни с кем иным, и будто он берется провернуть все так, что никому из них не поставят этого в вину. Тут все они сказали ему: «О любезный Руперт, если ты мог сделать это, то отчего валял доныне дурака?». Руперт ответствовал: «Я не могу свершить это, не имея денег». И сказал: «Пусть каждый из вас даст мне по полкроны, и если я не выдворю его отсюда, то верну каждому по кроне». Все согласились, и у кого не было наличных, тому одолжили другие, и собрали они пятнадцать крон, и отдали их Руперту.
Он сказал: «Теперь в мои дела не суйтесь и во всем ведите себя, как прежде». И, взявшись за дело, Руперт подружился с Фортунатом, он любезничал с ним и рассказывал ему старые истории, приключившиеся некогда в их землях, как один господин отнимал у другого его земли, и упрочил Фортуната в помыслах, что господин к нему милостив и у него он может оставаться всю жизнь, и потому следует ему знать о прежних делах. Руперт открыл ему также многие свои тайны и повел его к красивым женщинам, до каких сам был великий охотник.
10
В оригинале велх или велш (нем. welch). Это слово имело уничижительный оттенок. Поначалу немцы называли так кельтов, а позднее — романские народы, вытеснившие кельтов и занявшие их земли. Выбор переводчика объясняется в данном случае тем, что Фортунат находился в этот момент в Италии и, как следует из оригинала, хорошо говорил по-итальянски, из-за чего его и сочли итальянцем.
11
12