А тот заявляет.
— Видите ли, товарищ Митрохин, — вроде как передразнил, — погибший от Вашей руки вождь желал передачи власти своему сыну, а Вы, нарушив волю великого человека, совершили большой грех.
Я тогда уже было потянулся к трубке телефона, чтобы в дежурку позвонить, а он так раз, и кладет передо мной газету эту чёртову, «Вестник вечерней столицы» и в мою фотографию тычет, которую эта шалава журналистка на телефон свой сделала. А газетка то вся в кровище измазана. Ну, я так и понял, что перец этот кого–то замочил, съехала у него на этой почве крыша, и он сдаваться пришел в полицию. Я ему бумажку сую, мол, ты напиши, чего натворил то. А тот ни в какую. Ручку не берет, пальцем в газету тычет и все свое о вожде убитом, да о сыне его властью обделенном болтает. Я через пять минут такого базара в шизу впал, хотел его уже за шкирняк в дежурку тащить, оформлять, а он проворно так хвать меня за руку и всё… Помутнело всё передо мной. Глаза открываю, херня какая–то. Вместо кабинета хижина тростниковая, костерок посередине тлеет. Ну, думаю, попал…»
Здесь следует заметить, что подобная манера вести разговор, сохранилась за Принцем до сих пор. Видимо, здесь сказывается полицейское прошлое. Вместе с тем это очень обаятельный и легкий в общении человек. Он необычайно щедр и в последнее мое посещение его замка, подарил целую бочку до сих пор любимого мною Dalmore. Впрочем, это все лирика, пора опять предоставить ему слово.
«…Не знаю, как это у него получилось, что–то типа телепортации. Ну, всё–таки обладатель мудрости всего мира… А у меня от солнца даже глаза заслезились. Я из хижины как на улицу вышел, так просто и зажмурился. А сам чувствую, вонища нестерпимая. Смотрю, а там трупак такого жирного негра валяется. Мухи там, тучами носятся. У забора какие–то кренделя сидят, по виду европейцы… ну, белые короче. И тоже от вонищи этой охреневают. С ними какой–то черненький сидел. Я к ним, так мол и так, что тут такое? А они на меня во все глаза смотрят и молчат гады. Один опомнился, говорит: «бонжур». Ну, я так и понял, что французы.
— Бонжур, — говорю. — А я где?
Они не понимают. Лопочут что–то по своему, не разобрать. Я к этому, к шаману — к Георгию Евгеничу.
— Объясняй, давай, — говорю ему — что за дела?
Он мне показывает пачку газет каких–то, где сверху тот самый, весь в кровищи, «Вечерний вестник столицы» привязан. Опять в мою фотографию тычет и говорит.
— Ты с неба упал и убил вождя деревни. Теперь богам решать кто достойнее.
Подводит ко мне негра толстого, разодетого как попугай. В башке перья, бусы какие–то на шее, кольцо в носу. Протягивает нам обоим по кремневому ножу и говорит.
— Вы теперь оба Принцы Ниитубе и кто первым отсечет ухо вождя, тот и будет править деревней.
Мне, ясное дело, такой расклад вообще не улыбался. А этот, толстый, как ломанулся к трупу и ножом своим ухо ему отрезал. Я чуть не проблевался. А французы проблевались. Им шаман тогда что–то сказал, они поднялись и ушли. А когда уходили, один всё меня на фотоаппарат снимал. Я тогда даже и не подумал, что с ними поговорить можно, ну через шамана то. Я в полном охреневоне тогда находился. Ко мне этот толстый с ухом отрезанным в руках подбежал и давай ржать. Ну, я ему в бубен — он рогами в землю. Шаман меня за руку взял и в хижину к себе отвел.
— Боги распорядились так, — говорит он мне. — Ты же, навеки теперь Принц Ниитубе и если у действующего владыки Элдихутту не будет наследников, то в день указанный хранителями деревни, ты сможешь убить его, отсечь его ухо и принять всю полноту власти.
— Очень рад, — говорю.
Тот спрашивает.
— Будешь ли ты проживать в Ниитубе или изберешь своим обиталищем иное место? — шаман все время говорил до тошноты вычурно, как Йода из «Звездных войн».
Я спрашиваю.
— А какие есть варианты?
— Ты можешь вернуться обратно, откуда прибыл со мной, а можешь последовать за своей судьбой, выбор Принца — закон. Так и сказал.
А у меня как раз на работе кризис из–за газеты этой долбанной. Обратно возвращаться, это голову в петлю засовывать. А тут такие события! Ну, я и говорю.
— Погоди, дай подумать.
И жил я у них, наверное, еще недели две или три, всё в себя приходил. А потом обдумал всё, рукой махнул, мол «Давай за судьбой».