— Запомни, мы следим за каждым твоим шагом! За каждым!
Трубка ухнула, пошли гудки. Алексей постоял, сжав кулаки, набычившись, словно собираясь кого-то ударить. Постоял несколько секунд, подошел к окну. Внизу напротив его окон болтался все тот же парень в куртке. Лобов заметил, что куртка адидасовская, из тех, что выдавали им в прошлом году. И кроссовки тоже из их экипировки. Лобов усмехнулся, вышел из квартиры, спустился по лестнице на первый этаж, позвонил в одну из квартир. Дверь открыл высокий парень в спортивном костюме. Увидев Лобова, он робко и сочувственно улыбнулся.
— О, Алексей Иваныч, заходите... Примите наши... соболезнования...
— Один? — спросил Лобов.
— Жена в ванной. Я сейчас позову, — заторопился парень.
— Нет-нет, спасибо, не надо. Можно я на балкон пройду? — Лобов шагнул в комнату.
— Там грязно. Все никак после зимы не уберемся...
— Я пройду! Там фанаты пристали, а мне надо уйти... незаметно, — объяснил Лобов.
— А! Ну, конечно, конечно! — сообразил парень. — Вы всегда, пожалуйста, заходите. Если что помочь или с детишками, то мы с женой всегда...
— Спасибо, спасибо, — сказал Лобов, перелезая в кусты. — Пока! Спасибо.
— Пока, пока, — помахал ему вслед растерявшийся парень.
Вершинин подлил заварки в стакан Лобова, наложил в розетку еще варенья.
— ...Понимаешь, мне там делать было нечего. Все, что необходимо, ребята сообщат, — Вершинин вертел на столе теннисный мяч.
— Да я... — Лобов покрутил головой. — Я этого Барсукова... — Лобов не договорил. — В общем, чувствую, что он!.. Он знал, что Бондаренко убит, и один ехать не хотел! Мы вошли, он сразу носом туда, за шкаф... Я на него посмотрел: на лице даже радость тайная!.. Он садист! Он и детей не пожалеет!.. — Лобова трясло.
— Успокойся, Леша. За детей не волнуйся. Мы уже дали команду. С них глаз не спускают. И вообще все идет нормально.
— Чего нормального-то?! — воскликнул Лобов. — Вы же не знаете преступников?!
— Не знаем, — согласился Вершинин. — Но я же не теряю присутствия духа. Это игра. Посуровее, конечно, чем футбол, но тоже игра. Видишь, они уже начали переигрывать. Они ведь не стали у тебя выспрашивать, о чем мы с тобой говорили. Им неинтересно. Не пойму только, чего они к тебе так уж привязались?!
— Да я Барсуку поперек горла! — воскликнул Лобов. — Он не любит тех, кто головой варит!..
Вершинин улыбнулся.
— Тут все сложнее, Алексей Иваныч!.. Чтобы делать доллары, нужен первоклассный художник, нужен станок, особая бумага, ну и прочее!.. Там целая группа, которая как-то связана с вашей командой!.. Ситуация сложная!.. Я думаю, что печатают доллары все же там, а распространяют здесь!..
— А кому здесь распространять? — не понял Лобов.
— Ездят теперь много, и всем нужны доллары, причем достают и передают их втихаря, зачастую где-нибудь в машине, на задворках, поэтому времени хватает лишь пересчитать, а уж разглядывать бумагу и знаки некогда! А переплата идет большая! Бизнес?! Бизнес!..
— А зачем тамошним рубли?! — спросил Лобов.
— Сами по себе рубли, конечно, не нужны, но на них можно купить, к примеру, антиквариат, меха, картины!.. Если эти деньги обращать в ценности, которые имеют подчас даже большую стоимость на Западе, то тоже бизнес, не так ли?! — Вершинин доел свое варенье, облизнул губы.
Вошла старушка, мать Вершинина.
— Может быть, твой следователь есть хочет?.. — спросила она.
— Он не следователь, мама, он знаменитый футболист! — громко сказал Вершинин.
— Боже мой?! — вздохнула старушка. — Значит, вы и бегаете все время за одним мячом по полю?!
— Да... — Лобов улыбнулся.
— Тем более, он голодный тогда! проворчала старушка и решительно пошла на кухню.
— Придется съесть два отличных голубца! — радостно сказал Вершинин. — Между прочим, по моему рецепту!
— Нет, спасибо, мне надо идти! — Лобов поднялся.
— Сиди, сиди! — Вершинин чуть ли не насильно заставил Лобова сесть. — Обидишь старушку! А ей волноваться нельзя, возраст!..
Лобов уже прошел таможенный досмотр, когда к нему подошла девушка в форме таможенной службы.
— Алексей Иваныч, вас просят к телефону.
Его провели в служебное помещение, где на столе лежала снятая телефонная трубка.
— Леша, это я, Вершинин, — в трубке вздохнули. — Извини, что пришлось побеспокоить, но ты должен знать... Бондаренко отравили. Яд сильнодействующий, усыпляющий. Это произошло, видимо, тогда, когда ты его видел в последний раз. Не принимай никаких таблеток...
— Кто это сделал? — перебил Вершинина Лобов.
— Если б я знал... — вздохнул Вершинин. — Ну, счастливо тебе. Запомни о таблетках. Будь осторожен!
— До свиданья, — Лобов положил трубку.
В мадридском аэропорту команду «Полет» встречал представитель «Реала» — юркий, вертлявый человечек в золотом пенсне, работавший еще с самим доном Сантьяго Бернабеу и пятнадцать лет назад приезжавший с «Реалом» в Одессу на матч с киевским «Динамо». С тех пор этого человечка в пенсне знали многие наши футболисты и относились к нему с уважением: он всегда старался пойти навстречу, поселить в хорошем отеле, своевременно обеспечить автобус, согласовать сроки тренировок— словом, проявить всяческое гостеприимство. Он даже знал не-сколько русских слов и, здороваясь с Барсуковым и Лобовым за руку, сказал:
— Добро пожаловать, ребятки. Как здоровье? У меня, спасибо богу и доброй памяти дону Бернабеу, все-все карашо. А это наш новый толмач... да-да, так по-вашему... он из России...
И человечек перешел на испанский, представив гостям Виктора Будинского. Человечек говорил много и с огромной скоростью. Будинский переводил мало, но все же успел сказать Барсукову:
— Они хотели вас поселить в «Кларидже». Три звездочки и далеко от центра. А я настоял на «Лус Паласио». Пять звездочек, на Кастельяна. До стадиона пять минут на автобусе или пятнадцать ходьбы.
— Кому он лапшу вешает на уши? — шепнул Лобов Назмутдинову. — Этот мужичок всегда нас размещает, как королей. Я в этом «Лус Паласио» раз пять жил.
— То-то он тебя сразу узнал и лапку пожал, — усмехнулся Рашид. Он ждал от Лобова ответной шутки и удивился, когда заметил, что Алексей застыл и пристально смотрит вслед направившимся к выходу Барсукову, человечку в пенсне, Лопареву, доктору, массажисту.
Но Лобов смотрел только в спину Будинскому. Как только тот повернулся спиной и пошел к выходу, Лобов сразу узнал в нем — по широкой спине и походке — вразвалочку — человека, который тогда, в Барселоне, вышел из номера Гудовичева и уехал на черном «мерседесе». Он даже был в той же рубашке и тех же брюках.
— Игра назначена на восемь пятнадцать. У них всегда так, не пойму почему, — тем временем говорил Будинский, обращаясь ко всем сразу. — Сейчас разместитесь, отдохнете, а вечером в семь или восемь, как захотите, разминка на том самом поле, где завтра играть. Утром зарядка: если хотите, на стадионе, если хотите, в парке — недалеко от отеля, — неожиданно Будинский обратился к Гудовичеву: — Как здоровье, доктор?
— Нормально, Витя, — процедил Гудовичев и пояснил для остальных: — Я этого новоявленного испанца знаю еще с юношеской сборной по водному поло.
— Доктор меня почти что от смерти спас, — заулыбался Будинский. — Я в игре ногу расцарапал, вернее, мне ногтями полоснули.
— В водном поло защитники под водой не церемонятся. Я внимания не обратил, а там загноение, отнимать ногу хотели, поверите ли? Так доктор отстоял, какими-то травами, снадобьями, словом, выходил меня.
— Без ноги его бы и замуж не взяли, — усмехнулся Гудовичев, — так что никакой Испании и не повидал бы. А теперь вот кейфует здесь.
— Я теперь вспомнил, — вдруг сказал Барсуков. — Вы неплохо в поло играли. И в Барселоне я вас видел. Вы на наш матч приезжали. Я тогда еще подумал, где же я вас видеть мог?!
— Конечно, приезжал, — подтвердил Будинский. — И поболеть за вас, и с доктором повидаться. Он ведь мне теперь как второй отец.