— Вничью! — сухо отвечает подошедший Барсуков.
— Жаль... — прошептал Лобов.
— Вот именно! — Это уже встревает Веселов. — И все из-за этого болвана, который не может забить пенальти!
— Знобишин сидит в кресле, опустив голову и закрыв лицо руками.
— Да что вы все — с ума посходили?! — неожиданно взрывается вратарь. — С «Реалом»! На его поле! Вничью сыграли! А настроение — похоронное?!
— За ничью, между прочим, обещали заплатить, как за победу, — спокойно вставляет Земцов, только что сделавший Лобову укол.
— Помолчи ты! — обрывает массажиста Веселов.
Лобов тяжело слезает со скамьи и, хромая, но уже без посторонней помощи, добирается до кресла. Он садится рядом со Знобишиным и кладет руку ему на плечо.
— Брось ты убиваться. Ничья — это неплохо, — он оживляется и обводит взглядом ребят. — Это даже здорово! В Москве нас и 0:0 устроит, а мы их обязательно обыграем, верно?!
— Конечно, обыграем, — подхватывает Назмутдинов.
Игроки начинают раздеваться и поочередно направляются в душевую.
— Надо что-то сказать, — шепчет Лопарев Барсукову.
— Действительно, ничья — это неплохо, — встрепенулся тот. И добавил, обращаясь к Веселову: А обещание мы обязательно сдержим, правда ведь?!
Веселов, насупившись, молчал. Барсуков подошел к нему и негромко сказал:
— Между прочим, руководству, как вы прекрасно знаете, полагается столько же, сколько игрокам.
— Вот именно! — успевает вставить Земцов. Веселов смерил его презрительным взглядом и громко объявил:
— В моей жизни не было случая, чтобы я не сдержал обещания!
Земцов посмотрел на Лобова и подмигнул ему. Но Лобов отвернулся.
Кармен и ее мать помогли Алексею выйти из машины, и они не спеша вошли в дом. Отец встретил их в дверях, крепко пожал ему руку.
— Не вешай нос, форвард. Ты играл, как настоящий тореро. Здесь понимают в этом толк. Я заказал Москву. У тебя дома наверняка волнуются.
— Спасибо большое. Но вы ведь не знаете номер телефона.
— Почему? У Кармен записан. Я нашел.
— Нет... — смущенно проговорил Алексей. — Пожалуйста, перезвоните на станцию. Вот какой надо, — он протянул отцу Кармен записную книжку.
— Да-да, папа, — подтвердила Кармен, — сообщи другой номер.
— Как знаете, — согласился удивленный отец, — сейчас позвоню.
Они прошли в уже знакомую Алексею гостиную. Он сел в то самое кресло, где сидел накануне вечером.
Мать принесла фрукты. Следом вошел отец с телефонным аппаратом на длинном шнуре.
— Уже соединяют. Тот номер, что ты просил, Леша.
— Алло, Юрочка! Вы уже спите, конечно. Да-да, папа. У меня полный порядок. Не волнуйтесь — обыкновенный ушиб. Кто звонил? Семен Петрович?! Значит, он в Москве. Понял, понял. Это хорошо. Очень хорошо. Завтра вечером. Сразу к вам. А как же?! Целую тебя. Машеньку и бабушку успокой. Ну, привет. Спокойной ночи!..
Алексей положил трубку.
— Значит, он в Москве!..
— Кто? — спросила Кармен.
— Ты не знаешь его, Кира. Но для меня это важно. Особенно сейчас.
— Это связано с той историей?
— С какой?
— С фальшивыми долларами.
— А ты откуда знаешь?
— От Виктора. Не связывайся с ними, Леша. Он мне как-то задолжал. И вернул долг долларами. Одна купюра оказалась фальшивой. Отец обнаружил. Виктор страшно переживал. Объяснял, что испугался за нас. А потом взял с нас слово, что мы — никому. И рассказал вашу барселонскую историю. Но добавил: если проболтаетесь — не жить... Он вообще-то не злой. По-моему, он сам запутался. Зато как он старался устроить тебе контракт с «Барселоной».
— Я решил туда не ехать.
— Как? — Кармен от неожиданности остолбенела. — Почему? Отец поставил бокал с вином на столик и внимательно посмотрел на Алексея. Даже мать остановилась в двери гостиной — с подносом она шла на кухню доложить фруктов.
— Я уверен, вы поймете меня, — заговорил Алексей. — Дети остаются одни. С бабушкой, конечно, но без отца и матери нельзя в их возрасте. И без того я уделял им мало внимания — футбольная жизнь такова, что дома почти не бываешь. Вот я и решил: с футболом вообще закончу. Буду жить, как все люди. Работать и растить детей.
— А я? Как же я? — прошептала Кармен.
Алексей поднялся, подошел к ней, хромая, обнял за плечи. И тихо сказал:
— Если мы любим друг друга... по-настоящему... то все устроится... Не знаю, как и когда... но устроится. Может быть, через год... или через три... Если любим по-настоящему. Нельзя строить свое счастье на несчастье других... Ты же сама всегда так считала.
Кармен уткнулась лицом ему в грудь.
— Любовь эгоистична, Леша, — прошептала она. — Я не могу без тебя... жить не могу...
Неожиданно резко, требовательно зазвонил телефон. Отец взял трубку, сказал несколько слов по-испански и протянул трубку Кармен. Она тоже говорила по-испански, а потом, положив трубку, сказала Алексею:
— Это Исабель. Умоляет на обратном пути заехать к ним, хоть на десять минут. Я обещала.
— Тогда поехали, — решительно сказал Алексей. — Раз обещала... Извините меня, — он обратился к отцу и матери, — но так все сошлось. Извините, если огорчил вас. Спасибо.
По мосту они пересекли Манзанарес и остановились на набережной около высокого дома с большим подземным гаражом. По другую сторону набережной начинался зеленый массив — парк стадиона «Висенте Кальдерон».
— Не буду заезжать в гараж, — сказала Кармен, — мы же ненадолго.
Они поднялись лифтом на пятнадцатый этаж: просторный холл приглашал в четыре квартиры. Одна из них и была квартирой Будинских. Она оказалась просторной, шикарно, даже помпезно обставленной.
Исабель кинулась им навстречу и повисла на шее Лобова, целуя его в обе щеки.
— Лешенька, дорогой, я уж и не верила, что увижу тебя. Как я соскучилась, если б ты только знал?! Мне каждую ночь снится наш двор, где мы с тобой росли, серый пятиэтажный дом в Капельском переулке... Ты хоть бываешь там? Уверена, что нет. Московская жизнь не сентиментальна, правда? Если б я жила в Москве, тоже бы не выбиралась с Песчаной на наши Мещанские улицы. Да ведь их же все переименовали давным-давно!..
Лобов поцеловал Исабель в щеку, но сделал вид, что не заметил протянутой руки Будинского, и захромал вслед за Кармен в гостиную. Там около бара, заставленного всевозможными напитками — от английского и испанского джинов до разных сортов водки: «Смирнофф», «Горбачефф», «Абсолют», от рома «Баккарди» до виски «Джим Бим», — сидел в кресле Гудовичев, потягивая через соломинку джин с тоником.
— Привет, док, — сказал Лобов.
— Как нога? — радостно улыбнулся Гудовичев. — Двигаешься неплохо.
— По-моему, хорошо. Тянет, правда, но не болит.
Лобов осмотрелся: старинная мебель, антикварный карточный столик с зеленым сукном и следами записей, сделанных мелом на сукне, на стенах — картины, расположенные рядами, как в галерее.
— Прилично живут местные безработные, а, док?
— Мне больше по душе вот эта выставка, — Гудовичев засмеялся и кивнул в направлении бара. — Я уже все перепробовал и никак не решу, чему отдать предпочтение. Тебе тоже можно. Считай, на месяц выбыл.
— Неужели на месяц?! — Лобов помрачнел. — А я надеялся к ответной встрече с «Реалом» подойти.
— На это не надейся. Спешить тебе нельзя. Да ребята и без тебя справятся. Что они, по нулям не сгоняют?! А тебе рисковать нельзя — перед Барселоной надо как следует вылечиться.
— А он... — Кармен едва не проговорилась, но вовремя осеклась, перехватив строгий взгляд Лобова.
Гудовичев не обратил внимания на ее слова. Зато Будинский воспользовался случаем и вступил в беседу:
— Что — он? — спросил Будинский и сам же оживленно продолжил: — Рвется в бой, как всегда?! Ох уж неугомонный народ, эти форварды. До всего им есть дело? Казалось бы, как хорошо: отдохни, поблаженствуй, вместо того чтобы грязь месить на московском поле, съезди в Сочи, полечись грязями, а потом в Барселону, на изумрудную травку... Ме-чта! Я вот и то подумываю заиметь домик на берегу моря в окрестностях Барселоны. Там, между прочим, сам Сальвадор Дали проживал.