Далее ужасный Заза обещал Юре «добрый харчь», добавив:
…Может мы тут и башлями для тебя скинемса.
— Какая гадость! — воскликнула мать. Заза — противный узкоплечий переросток с запавшей нижней челюстью и маленькими колючими глазками — друг её сына!
Отец прочёл это жуткое послание гораздо спокойнее.
— Чушь какая-то, — сказал он.
Ему было не до того: после налаживания строчной развёртки телевизор, похоже, потребовал уже капитального ремонта.
— Надо сходить к Косте, — сказала мать. — А сперва на почту. Если отдать письмо прямо на сортировку, утром оно будет в станице.
Вернулся отец через два часа и с папиросой в зубах.
— Закурил! — ужаснулась мать.
— Терновский дал, — сказал отец и лёг с папиросой на диван.
— Не знаю, что и делать, — добавил он немного погодя.
— Да ты хоть расскажи, что там! — волновалась мать.
Но супруг вдруг вскочил и поспешно ушёл, пробормотав «на почту».
Довольно скоро он вернулся.
— Всё. Ушло, — произнёс он убитым голосом.
— Да в чём дело? — недоумевала, волновалась мать. — Кто ушёл?
Александр Александрович только что-то досадливо мычал.
— Наверно, полный разгром, битое стекло, кругом вода? — наводила жена мужа на разговор.
— Вода, вода, кругом вода… — неожиданно пропел Александр Александрович, схватил мать на руки, как маленькую, и закружился с ней по комнате, продолжая петь сильным и вполне красивым баритоном:
— Письмо они уж отослали, Я не успел его перехватить…
Слова в мелодию не укладывались, и Юрин отец замолчал.
Тут его испуганную жену наконец осенило: случилось, наоборот, что-то очень хорошее, вот муж и развеселился. Вскоре он осторожно усадил жену на диван и рассказал следующее.
Их сын, оказывается, вскоре после своего футбольного бандитизма был у Терновского. Они вместе с Костей заменили разбитое стекло, причём Юра даже порезался («Помнишь, у него палец завязан был?»). И вообще произвёл на Костю самое благоприятное впечатление. Он, оказывается, после этого был у него ещё два раза. А они и не догадывались.
Если бы родители знали подробности Юриного визита к Терновскому, они бы радовались ещё больше.
В тот день (кажется, на третий после рокового удара) Юра, сильно труся, подошёл к двери Терновского и позвонил. И вот перед ним вырос мощный дядя в сетчатой рубашке.
— Я… — начал Юра.
— Я узнал тебя, — сказал Терновский. — Заходи.
Хозяин дома молчал, и Юра молчал. Наконец Терновский бросил:
— Родители послали?
— Да, в общем, нет, — промямлил Юра. — Вот на ремонт и вообще, — с этими словами он достал из кармана 25 рублей, — деньги, которые копил на футбольную форму «адидас».
— Тогда, в общем, садись, — задумчиво повторил в тон ему Терновский. — Что ещё скажешь? И вообще.
Тут Юру потянуло сказать что-нибудь красивое, подобающее моменту. Типа: «Это мой долг». Или: «Я честный человек». Нет, пожалуй, уместнее отделаться игривыми словами какого-нибудь нэпмана из кинофильма про чекистов: «Надеюсь, предпочтёте наличными?» или «Позвольте уплатить по векселю». Но слова сами вырвались:
— Совесть, наверно, меня замучила.
Почти как по писаному. Есть слова, которые часто слышишь, читаешь, но сам никогда не произносишь. И вот, на тебе, произнёс.
Константин Петрович, похоже, оценил эту необычность.
— Тебя зовут Юра, так? И ты, Юра, хочешь сказать, что испугался, как бы я тебе… — крутанул здоровенным кулаком. В сетчатом рукаве, как зверь в клетке, метнулся туда-сюда гигантский бицепс.
— Как раз и нет, — нахмурился Юра. — Да я от вас бы в случае чего убежал.
— Значит, если бы ты разбил аквариум у какой-нибудь… скажем, изящной тётеньки, тебя бы всё равно мучила совесть?
— Ну.
— Потому что тётенька нажалуется отцу, тот снимет ремень и…
— Отец меня не бьёт, — отмахнулся Юра. — Просто мне…