— Короче, короче, — морщился отец.
И мать перешла к сути.
Их сын поехал в Москву покупать для Терновского рыб, которых загубил. Каких-то особо ценных рыб. Так сказал своей матери Славик. Что ещё? Славик и Юра не поделили какой-то бумажник. Но это, конечно, чепуха. Сам Славик побывал в милиции: торговал раками у ларька и попался. Мать держит его под домашним арестом — ей кажется, что все только и говорят о коммерциях её сына…
Александр Александрович молча смотрел на луну за окном.
— Значит, наш сын поехал в Москву, чтобы купить Косте рыб… — произнёс он. — Это хорошо. А самое главное, знаешь что? Он обещал завтра приехать. Помяни моё слово — завтра он будет здесь.
Во вторник Юрина мать была выходная, а отец обещал отпроситься пораньше. Сегодня должен приехать сын — может быть, с четырёхчасовым. Если он, конечно, ездил в Москву, а не к Зазе.
Мать волновалась сначала в комнатах, а потом вышла волноваться на балкон. Время, казалось, шло без своей обычной неумолимости — мешкало, топталось на месте. Внизу сидели старухи и медленно грызли семечки. Отдельно от них дышала воздухом Матильда, гулявшая с таксой: тоже медленно, почти неподвижно. А такса была похожа на статуэтку. Минуты, вместо того чтобы чинно идти в затылок друг за другом, разбредались, присаживались, может быть, даже грызли семечки или закуривали тонкие папироски. Будильнику на телевизоре, наверно, было за них неловко: он уже целых полчаса показывал сначала двадцать пять минут третьего и ещё полчаса — без двадцати пяти три…
Отец, как и обещал, пришёл с работы раньше. Не успел отдышаться, как на пороге возник Юра.
Он был усталый, запылённый и даже с подбитым глазом. К тому же он был явно болен. В руках он держал абсолютно некрасивый букет из засохших цветов — обещанный гербарий. Войдя в квартиру, Юра прямо-таки упал на руки родителей букетом вперёд.
II. ДРИБЛИНГ
Под оханье матери и смущённые взгляды отца Юра лёг в постель — болеть по всем правилам. Что-что, а это он, надо полагать, всё же заслужил. Когда мать заходила к нему, чтобы поправить подушку или ещё за чем-нибудь столь же необязательным, он притворялся спящим. Но он не спал: много, слишком много было у него мыслей — и о прошлом, и о предстоящем. Много всяких опасений и предчувствий.
ЮРА ПОБЕЖАЛ С МЯЧОМ В ДЛИННОМ, БЕСКОНЕЧНОМ ДРИБЛИНГЕ.
ЭТО БЫЛ НЕ СОН. ПРОСТО ЮРА ПОГНАЛ НЕВИДИМЫЙ МЯЧ — СВОЮ ПАМЯТЬ ПО ПОЛЮ: ПО ВРЕМЕНИ И МЕСТУ НЕДАВНИХ СОБЫТИЙ.
…— Ну, мне пора, — сказал Юра и направился к двери.
— Ты куда? — закричал отец.
— К бабке еду, вот куда. Вы, дорогие родители, совсем тово.
И вышел.
ДРИБЛИНГ НАЧАЛСЯ С ШАХТЁРСКОЙ — ДЛИННОЙ ОДНОЭТАЖНОЙ УЛИЦЫ.
Здесь Юра бывал редко. Около калитки, однако, грелось на раннем утреннем солнышке знакомое существо — как две капли воды похожее на соседского кота Ромку. Наверно, его сестра или дочь. В их городе много таких кошек — в серых пятнах, с белой мордочкой, грудью и лапами. В других местах, наверно, преобладают какие-нибудь другие — рыжие, например, или чёрные… Что это он вдруг о кошке? А это его незаметно взял под руку ЮАГ и повёл, показывая то кошку, то водонапорную башню, видневшуюся из их окна (а тут вот она!), то развилистый тополь, на который они как-то лазили с Толиком; то тётеньку в очках с толстыми стёклами — кассиршу из их магазина. Вон где она, оказывается, живёт — на этой одноэтажной улице. Вышла из избушки № 59 и пошла в свой магазин…
ЮАГ был грустно-задумчив. В таком настроении привёл он Юру Голованова к железнодорожной станции и исчез.
К перрону подкатил московский поезд. Кончалась торопливая посадка. Проводники у вагонов стояли ленивые, но зоркие.
Юра быстро осмотрелся и вдруг увидел очень медленно продвигающуюся к поезду совсем старую старушку. Интересно, как ей удастся забраться в вагон по его крутым ступеням? Да ещё с таким здоровенным чемоданищем. Тут Юру и осенило.
— Бабушка, я тимуровец! — кинулся он к бабке. — Меня отрядили помочь вам при посадке.
— Ой, спасибо, внучек! — радостно запричитала бабка.
Они подошли к вагону. Проводница сказала:
— Ваш внук, бабуля? Какой молодец!
Её никто не опроверг. Бабке было не до того. Она не могла чувствовать себя спокойно, пока не поднимется по ступенькам, пока не разыщет своё купе, пока не поставит чемодан куда положено и не сядет на своё законное нижнее место (а тем самым и на чемодан).