Саня и Борис Ильич, наверное, давно сидят на антресолях в квартире ювелира и ждут появления Матроса. Как мог Борис Ильич, однорукий, пойти в засаду? А вдруг ему придется схватиться с кем-нибудь из бандитов? Интересно знать, страшно ли Сане? Наверное, страшно, но он умеет скрывать. Артист, ничего не скажешь. Вот, например, о Диане он ни разу со мной не заговаривал с того памятного морозного дня.
Бравурная музыка смолкла, но прошло не более минуты, и скорбная мелодия траурного марша Шопена вдруг поплыла над деревьями. Впервые я услыхал эту музыку в день похорон Ленина, и с тех пор она врезалась в память навсегда. Стало грустно. Почему там играют траурный марш — неужели инстинктивно ощущают приближение опасности? Почему мама, ничего не ведая, вдруг решила не выпускать меня из дому?
Страшный крик прорезал тишину вечера, почти одновременно оборвалась музыка. Крик замер, хлопнул револьверный выстрел, задребезжали стекла на втором этаже. Кто и в кого стрелял? Там Саня, там Борис Ильич, там, наверное, Дзюба, и еще пианист или пианистка. Сколько времени прошло с тех пор, как смолкла музыка,— минута, час, вечность? Скорей на второй этаж! Проходной двор ожил, зашумел голосами, загудел сиреной «Скорой помощи». Мне приказано было не двигаться с места. И Студенов и Седой Матрос отдали одно и то же приказание. А вдруг там нужна моя помощь?
На втором этаже дверь распахнулась, но внутри темно, хоть глаз выколи, слышен только шум борьбы.
Кто-то преграждает мне путь:
— Назад, назад!
Узнаю Саню, хоть он почему-то говорит совсем хриплым голосом.
— Да это я — Вовка,— убеждаю его.
— Беги за «Скорой помощью»,— приказывает Саня.— Их уже связали. Сейчас поведут. Врача сюда — там, кажется, рожают...
— Кто рожает?
— Беги за «Скорой»...
Спускаюсь во двор. Из кареты выносят носилки, но врач не решается войти в дом: его уже информировали об ограблении с убийством. Я прошу его поспешить. Но вот наверху вспыхивает свет, в окне появляется Дзюба.
— «Скорая помощь», поживей!
Во дворе уже полно милиционеров. Толпу, и меня вместе со всеми, оттеснили к воротам.
Первым вышел из парадного Борис Ильич с наганом в руке. Вслед за ним плелся, низко опустив голову, Седой Матрос в разорванной тельняшке. Затем — двое неизвестных, а рядом с центром хавбеков Гавриком Цупко, чуть прихрамывая на правую ногу, но высоко и гордо неся голову, шла Княжна — самая красивая девчонка на Черноярской улице. Княжна нагло улыбалась всем, вызывающе покачивая бедрами и кокетливо щуря глаза.
Санька разыскал меня в толпе, свистнул над ухом:
— Керзона видел?
— Где?
— Повели связанного.
Я так был поражен встречей с Княжной, что и не заметил Керзона, замыкавшего группу бандитов.
— Он должен был убить хозяйку дома.
— Оська Керзон? — изумился я.
— Представь себе. Трусов всегда используют для самых подлых дел.
Толпа постепенно редела. Грузовая машина уголовного розыска скрылась за поворотом улицы, увозя «королей» Черноярской. А Саня говорит, не умолкая.
Оказывается, грабители пробрались в квартиру черным ходом, в масках.
— Пойми, Вовка, еще миг — и он бы ее убил, а значит, конец и ребенку. Убил бы, подлец, человека, который еще не родился.
— Матрос?
— Да нет же! Матрос всегда любит чужими руками жар загребать. Вот слушай: Броницкая, хозяйка дома, сидела за пианино и играла. Она не сегодня-завтра должна была родить. Представь себе, играла траурный марш Шопена.
— Я слыхал.
— Борис Ильич и два сотрудника угрозыска лежали па антресолях. Дзюба с группой ждали на чердаке, пока все урки войдут в квартиру. Расчет был простой — накрыть скопом. Но они действовали осторожно. Княжну оставили у входных дверей — следить, чтобы никто не вошел. О чердаке они забыли. В каждой комнате оставили одного из своих. Нам с антресолей видна была только часть коридора, вход в гостиную, где играла Броницкая, и парадный вход. Мне поручили парадный вход, которым так никто и не воспользовался, ты один только и прибежал оттуда, когда погасло электричество.
— А кто погасил свет? — спросил я.
— Не знаю. По плану никакой схватки не предвиделось. Взять их решили с барахлом. Матрос и Керзон в масках вошли первыми, их шаги заглушала музыка. Зная, что женщина в доме одна, они решили ее просто припугнуть, заткнуть кляпом рот и собрать ценности. Но Броницкая в страхе крикнула «Иосиф!» — это имя ее мужа. Матрос решил, что она узнала Керзона. Этого он страшился больше всего.