Не какой-нибудь отстой ура-педагога, не рок-поп-дерьмо или что там еще, каким долбаные сухари и представляют себе молодежь. Нет, здесь все должно быть пропитано горечью и отчаянием, с красивыми нюхательными буклетиками в каждом номере. С такими ароматами, как запах ледяного пота перед контрольной работой, или запах жвачки, которую три подружки то и дело перекладывали друг дружке в рот, мешанины из дешевых духов и ночи напролет в танцах.
Но на это никто не решается, потому что представления о молодежи — совсем не то, что сама молодежь. Каждому хочется чистенькую молодежь, и на одного молодого находится минимум десяток молодостью заинтересованного. Каждому хочется причаститься соков юности, пригубить ее нектар, вдохнуть аромат ее цветения, а не видеть перед собой прыщавые лица и задроченные до дыр половые органы, и безымянную всемирную боль, сочащуюся из скверных стихов.
Но это жизнь, это мир завтрашнего дня, и в нем кишит больше химии, чем в танкере с ядовитыми отходами, а на поверхность выходят мысли, такие вот дела. Весь мусор Вселенной засел в молодежи, и внедряется в нее все глубже, а фильмы, которые целыми днями крутят по телику, — они закваской сидят в подрастающем поколении и бродят в мозгах, формируя новое мышление.
И это мне тоже кажется прекрасным. Ведь телевизионная чушь, которая оседает где-то внутри меня, у молодежи еще и вызывает ряд опасных химических реакций. Ведь никто в модных журналах не задается вопросом, чем занимается какой-нибудь шестнадцатилетний диск-жокей. Спит ли он на ветхом постельном белье, подаренном ему на десятый день рождения? Мечтает ли о кабинках для переодевания, потому что еще не осмеливается думать о парнях? Нет, там поднимают только дурацкие вопросы: как ты это делаешь, справляешься ли со своей популярностью, заказал ли уже кто-нибудь у тебя ремикс? И ко всему прилагаются чистенькие, гламурные фотки. Вранье.
Теперь внизу тишина. Выпендрежники прощаются и расходятся по разным музыкальным кафе. Каждого на прощание целуют в щеку, дважды или трижды, и процесс затягивается, потому что считать они не умеют. Они и сами не замечают, как долго все тянется, если группа из пяти человек должна перецеловать группу из семи человек в щеки при встрече или расставании.
Вчера прикатил один выпендрежник на «кабри», и куча народа тут же столпилась вокруг машины, лишь бы поприветствовать тех, кто сидел внутри, арабскими братскими поцелуями. При этом им немного не по себе. Но так уж принято. По Парижу слоняются группировки ребят в ветровках, строят из себя народные дружины, и каждый раз при встрече на узкой метрошной платформе с другой якобы дружиной идут как под артобстрелом братских поцелуев, потому что каждый целует каждого три раза, мол, привет, как дела. Тяжелая жизнь.
— Твою мать! — Шон хлопает себя по шее. — Откуда взялись долбаные комары? Здесь ведь большой город, или как? Я думал, тут все убивают всякими там химикалиями и прочей дрянью. Черт, многовато их. Слушайте, я уж думать начинаю, что это все экологи. Они у себя дома запускают в ванны всяких там жуков, ос, комаров, и эта нечисть сбегает в вентиляцию и накидывается на тебя в тот самый момент, когда ты ешь мясо или открываешь вторую бутылку колы. Ребята, нам тоже нужно что-нибудь в вентиляцию запустить, чтобы жалить экологов, я не прав? Кофеиновые зерна там, или средство от клопов, или сифилисные микробы, которые плодятся только на батончиках-мюсли.
34. Частоты-секс
По-прежнему жарко. Не знаю, лучше закрыть окна или оставить их как есть. Воздух неподвижен, расслабляющее равнодушие ко всему парит в воздухе. Шон вздыхает:
— Знаете, ребята, сдается мне, я педик. Бесплодное валяние (думаю я) выматывает сильнее беготни.
— Ты? — спрашиваю. — Да нет, не может быть. Ты ведь даже из моей банки колу пить отказываешься.
— И что с того? Разве не это явный признак голубизны? Ладно, давай остановимся вот на чем. Чтоб ваши жопы вдруг не съеживались. Мы сейчас все расслаблены и бисексуальны. Только без рук, Микро. Ничего не произойдет. Давайте на все смотреть сквозь пальцы. Смотреть сквозь пальцы! Точно, ребята! Это дурацкое выражение уже годами крутится у меня в голове. Как, например, «Что у тебя не в голове, то в головке». Въехали? Да неужели не въезжаете? У меня озарение наступило. Если мы на все будем смотреть сквозь пальцы, то станем девчонками. Ясно вам? Станьте девчонками, расслабленными, пустыми. У вас внутри мурлыкать. Там, где у вас раньше были «Дупло» [9], теперь «Мон Шери» или «Рафаэлло». Вот так. Следите за мыслью? Дамская штучка, хорошо ввернул, да?
Звонок.
— А вот и дамская штучка, — говорю я.