— Нет, у меня ведь и номера твоего не было.
Ловко, ничего не скажешь. Маленькая бестия. Нужно поскорее сбросить куда-нибудь эту чертову сексуальную энергию. У меня уже под ложечкой засосало.
— Успела проголодаться? — спрашиваю я, и она кивает.
— Голодна.
Она буквально выдыхает это слово, и я помогаю ей встать, и киваю на помидоры. Надо кинуть в горячую воду, а потом снять шкурку. Для соуса. Фанни наполняет наши стаканы и держит наготове нож. На тарелке перед ней дымятся помидоры.
— Вот так вилкой, — говорю я. Она будто не умеет. — Кожицу уже почти пальцами снимать можно.
А потом мы сидим в тишине, чистим и режем овощи. Помидоры выставляют напоказ свою мякоть, а цукини — испуганные внутренности, идеально белые. Я так мог бы — сидеть целую вечность и резать, и напротив — моя Фанни. Снова и снова, дальше и дальше. Вечное действо, замкнутая петля.
Впервые в жизни я замечаю, что живу в замкнутой петле. В быстрых повторах одного и того же. Будто пластинка с царапиной. Да, или как если перебрал травки, если косячок туговат вышел, и мозг все спрашивает, что это было? А потом все начинается снова-здорово. Но сейчас то же самое происходит без всякой дури и гораздо быстрее. Стоит мне лишь подумать о ней, и вот уже она — петля. Интересно, так у всех бывает? Чем больше я о чем-то думаю, тем больше его становится? Идет по кругу, продолжается? Я так долго думал о повторах, и вот они. Как новый способ передвижения. Я абсолютно все могу повторить. И знаете, парни, мои заскоки — это тоже повторы. Удивительно, что такое пришло мне в голову именно за нарезкой цукини. Цукини. Цукини.
35. Снова и снова
— О чем ты думаешь? — спрашивает меня Фанни. — О чем ты думаешь? — спрашивает меня Фанни. — О чем ты думаешь? — спрашивает меня Фанни.
Получается.
— Я думаю о повторах и петлях.
— Каких еще петлях?
— Да, об отрывках. О том, что они повторяются.
— Как это повторяются? — Фанни сосредоточена на своей помидорине. — Что с человеком происходит то же самое?
— Нет, скорее о том, что одно и то же действие повторяется множество раз в один и тот же миг. Скопом, как сборник песен. Ведь звук неспроста меняется, и неспроста все построено на повторах. На коротких повторах. Повторах мгновений.
— Гм. И когда?
— Сейчас. Например, мне хотелось, чтобы все это повторялось без конца. Ты сидишь и чистишь помидоры, а я нарезаю цукини. Мы сидим здесь, вместе, и ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, но мы сидим вместе, словно брат и сестра, тихим летним днем. Конечно, все это красивая чушь, потому что, когда я смотрю на тебя, мне становится то холодно, то жарко, и еще потому, что благодаря тебе я уже был сегодня на седьмом небе. И на самом дне пропасти тоже был. И потому, что я должен расспросить тебя кое о чем, поскольку эта игра в прятки лишь портит мне настроение, а в то же время у меня нет ни малейшего желания о чем-либо тебя расспрашивать. Мне достаточно того, что ты здесь, и я хочу прильнуть к твоей коже, и посмотреть, как плотно я смогу к тебе прижаться, а потом это желание пропадает; от постоянной неопределенности я даже не замечаю, как перестаю думать, когда на тебя смотрю. Может, мне и нравится такая неопределенность. Не знаю. Нравится. В настоящий момент, наверное, все-таки нравится.
Фанни смотрит на меня и дарит заговорщицкую улыбку. Я посылаю ей воздушный поцелуй, и мы снова возвращаемся к овощам. Все измельчить.
Одиночество мне лучше всего, думаю я. Но какое именно? Я не хочу, чтобы вокруг меня все время кто-то крутился. Но не желаю и торчать один в своей дыре. Мне нужна симуляция общения: чтобы никого рядом не было, но присутствие людей ощущалось. Я иду к плите, и на сковородке шкварчит масло. Я кладу на него цукини, и они начинают вопить. Нет. Это молекулы, невероятное число молекул, они ускоряются, раскаляются, а я все прислушиваюсь: они аплодируют. И правда звучит как аплодисменты.
— Тебе знакомо чувство: хочешь быть один, но чтобы кто-то был рядом? Вот о таком состоянии я сейчас и думал — ты здесь, но каждый из нас витает где-то в своих пространствах. Однажды я жил в комнате, в мансарде, и туда доносился шум соседей. Тихие такие звуки. Вроде кашля или звона посуды. Звуки исходили от других людей, но я в своей комнате был один. Приятное ощущение.
Подходит Фанни с оскальпированной помидориной.
— Черт, подожди! Сначала чеснок!
Я пытаюсь как можно быстрее очистить белые зубчики. Не важно, туда его. Соли многовато. Кто там обычно пересаливает еду — счастливые или несчастливые влюбленные? Я целую Фанни, застывшую с тарелкой возле сковородки. В щеку.