Джон Филмор Шерри
Фосфор: Таинственное приключение на Искии (Затерянные миры, т. V). Пер. с англ. М.Фоменко
Фантастический роман рано умершего австралийского писателя Джона Филмора Шерри «Фосфор», написанный почти 130 лет назад, известен как «самая странная книга Австралии».
Это - декадентская история молодого ученого и путешественника, который был похоронен заживо и очутился в подземном мире доисторических животных, светящихся полулюдей и их загадочной белой королевы.
«Фосфор», соединивший фантастику с древними мифами, продолжает в серии «Ро1ап8» ряд публикаций произведений, относящихся к жанру «затерянных миров» - старому и вечно новому жанру фантастической и приключенческой литературы.
© М. Фоменко, перевод, 2014 ©
Автор посвящает эту книгу своей матери
Однажды вечером, месяца три тому - на карточной вечеринке, устроенной моим приятелем из богемы - я познакомился с человеком, который необъяснимо меня заинтриговал. Невольно мы потянулись друг к другу и, прощаясь, обменялись адресами; он пообещал на следующий же вечер зайти ко мне в гостиницу.
Свое обещание он сдержал. Мы сидели, курили и болтали до глубокой ночи.
Иногда посреди фразы он впадал в задумчивость, затем с очевидным усилием возвращался к действительности и продолжал с того же места. Больше никаких странностей я в нем не заметил.
В разговоре он между прочим упомянул, что ему не так давно исполнилось тридцать лет. Слова его вызвали у меня некоторые сомнения: выглядел он по меньшей мере лет на сорок. На вид он явно казался больным, и я заметил, что ему следовало бы обратить внимание на свое здоровье.
Он рассмеялся и сказал, что страдает чахоткой, добавив, что несколько лишних недель жизни вряд ли стоят всех удовольствий, каких он лишится, если начнет заботиться о телесном благополучии.
После того вечера мы постоянно виделись, но как- то я зашел к нему и услышал, что он уехал. В конце недели я получил от него письмо: он приглашал меня в Квинсклиф и писал, что очень хотел бы со мной повидаться.
Я поехал - и нашел его совсем разбитым болезнью. Он сказал, что жить ему осталось несколько дней. Я принялся настаивать на консультации врача.
Желая избежать расследования, он согласился. Доктор подтвердил его прогноз и прибавил, что он может умереть в любую минуту.
Он спокойно выслушал это известие и сказал, что ни о чем не жалеет.
Через неделю после моего приезда он скончался; за день до того он вручил мне пакет с бумагами, указав, что мне следует прочитать их после его смерти.
Он заверил меня, что все изложенное в его записках является совершеннейшей правдой и случилось с ним самим. Он также разрешил мне опубликовать их, если я пожелаю. Он сообщил мне адрес своего поверенного и просил отправить по этому адресу его завещание и некоторые другие бумаги. Умер он в прошлом июле, 28-го числа. Его предсмертную волю я исполнил.
Прочитав бумаги, которые он вручил мне, я решил опубликовать его записки. Если рассказанное в них истинно, его история чудесна.
Он показал мне клок волос, о котором говорится на следующих ниже страницах, но отказался дать его мне.
Более он ничем не мог подтвердить правдивость своих записок. С другой стороны, он считал, что все это, быть может, привиделось ему в приступе горячки, вызванном соединенным действием змеиного укуса и землетрясения. Я не стану высказывать собственное мнение и предоставлю всем читающим его историю право самостоятельно сделать выводы о прочитанном. Привожу ее дословно - так, как она изложена в его бумагах.
Глава I
Когда мир прочтет эти строки, меня, вероятней всего, сочтут безумцем, однако в этом случае, как и во многих других, мир наш лишь повторит прежние ошибки.
Не стоило бы удивления, если после пережитого я сошел бы с ума; тем не менее, никогда еще, мне кажется, рассудок мой не был так ясен, как сейчас.
Когда людям представляется случай (как обычно и бывает) сказать о мужчине или о женщине что-либо хорошее или плохое, они избирают, как правило, последнее, в чем я никого не могу попрекнуть; ибо в целом в мужчинах и женщинах (они не исключение) много больше недостойного (по счастью, невидимого или утаенного), нежели доброго, каковое находится на поверхности и выставляется напоказ взорам всего света, и всякий, будь то мужчина или женщина, хорошо зная, что и сколько скрывает в душе, спешит судить других по себе.
Меня же, однако, мнение света ничуть не беспокоит; по правде сказать, когда эти строки будут опубликованы, сам я, по-видимому, давно буду там, где чужие суждения никак меня не затронут; если же в это время я еще буду жив, те из немногочисленных моих знакомых, что случайно заподозрят во мне автора, либо поверят мне, либо же - я навсегда утрачу ту толику дружбы, что они ко мне питают.
Но и это не имеет никакого значения: среди живущих нет ни единой души, к какой я испытывал бы малейшую любовь или проблеск интереса. Свое настоящее имя я не открою: двусмысленная известность мне претит, и я не хотел бы, чтобы люди на улицах искоса разглядывали меня, как какое-нибудь диковинное создание природы.
Мужчины считают меня мрачным и замкнутым; к женщинам я безразличен, к мнению их равнодушен едва ли не более, чем к мужскому. Знакомые мои не знают ничего о моем прошлом; поэтому я могу смело поведать некоторые существенные подробности о своей семье и ранних годах жизни.
Моя мать была англичанкой, но выросла в Италии (стране тысячи воспоминаний) и до встречи с отцом по большей части жила в Неаполе; он, также англичанин, повстречался с нею в этом городе, где оказался проездом. Он задержался в Неаполе, женился на ней и увез ее с собою в Англию. Я был их единственным ребенком и родился 28 июля 1856 года на Квинсроуд в Пекхэме, близ Лондона.
Отец мой был биржевым дельцом и сколотил немалое состояние; успех вскружил ему голову, и он вложил весь свой капитал в предприятие, затеянное его ближайшим другом, надеясь уйти на покой миллионером.
Друг тот оказался мошенником, и в одно злосчастное утро отец проснулся в полном разорении. Этого удара он не вынес.
Вечером он, как было заведено, пожелал матери доброй ночи и удалился в свой кабинет.
Утром слуга постучался к нему в комнату, но отец не ответил; слуга бросился к матери, та встала, охваченная ужасными предчувствиями, и поспешила в библиотеку. Дверь была заперта. Они стали стучать - ответа не услышали - и сломали дверь: здесь, в кресле у стола, они увидели тленные останки моего отца.
Он оставил матери письмо, где признавался, что потерял все и, будучи в преклонных годах, не питает надежд вернуть свое состояние, а потому лучшим выходом считает самоубийство.
Он призывал Божьи кары на голову негодяя, повинного в его несчастьях и в конце письма просил у матери прощения за то, что вынужден ее покинуть.
Я опущу детали расследования и скажу только, что причиной смерти было названо самоубийство с помощью синильной кислоты. Некоторое время мать тяжело болела; когда она оправилась, мы перебрались в Кент и сняли хорошенький коттедж.
О! прекрасная земля - как скучаю я по мирным дням среди твоих лесов и зеленых полей!
Уладив дела, мать обнаружила, что ее доход составляет всего пять сотен в год, которые, к счастью, были ей выделены при вступлении в брак.
Она не могла заставить себя со мною расстаться и вместо того, чтобы отправить меня в школу, наняла учителя. Видя мою страсть к знаниям, он постарался обучить меня всему, что знал сам; был он человеком чрезвычайного ума, и я многое почерпнул благодаря знакомству с ним.