— Я полтора раза объехал земной шар, — с гордостью говорил Фостер, вспоминая эти времена, — дважды обошел мыс Горн и один раз мыс Доброй Надежды. Мое путешествие продолжалось около трех лет и был? оно длиною в пятьдесят тысяч миль.
ЮЖНОАМЕРИКАНСКИЕ
ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Я слышал грохот дальних вод,
Я видел брызг хрустальных взлет.
Там, где песков сверкала полоса,
Дремали молчаливые леса,
И мягкий колокола зов
Вдруг прозвенел среди холмов.
Это случилось в чилийском порту Талькауано, куда зашел английский парусник «Графство Кардигана», шедший из Тумбео (Перу) за грузом пшеницы для Ирландии. Фостер плавал тогда под фамилией Тома Донахю. К тому времени он уже был известен как агитатор, подбивающий матросов бастовать в защиту своих прав. От таких возмутителей спокойствия шкиперы пытались избавиться любым способом. Это заставляло Фостера наниматься под вымышленной фамилией.
На «Графстве Кардигана» подобралась команда почти сплошь из бунтарей. Большинство матросов парусника бежало с других кораблей до истечения трехлетнего срока, предусмотренного договором. Они опасались, что их жалованье за службу на «Графстве Кардигана» будет конфисковано в виде возмещения за «ущерб», якобы понесенный компаниями в результате их «дезертирства» с других парусников. У матросов не оставалось иного выхода, как затребовать у шкипера причитающиеся им деньги и, получив их, наняться на другие корабли, сменив фамилии.
Матросы избрали Фостера своим полномочным представителем для переговоров со шкипером. Фостер потребовал выплаты морякам жалованья в полном объеме и «списания» их на берег. Капитан возмутился. «Это бунт!» — заорал он и, приказав коку не кормить команду, поспешил в город к чилийским властям с требованием усмирить бунтовщиков.
В Чили в начале века правительство находилось в руках помещиков и капиталистов, раболепствовавших перед английскими компаниями. Английский консул в Талькауано был чуть ли не верховной властью в городе. Консул предоставил шкиперу взвод чилийских солдат. Полицейские арестовали наиболее рьяных бунтовщиков во главе с Фостером.
Стража доставила арестованных к консулу, который потребовал немедленно приступить к работе, угрожая в противном случае упрятать бунтовщиков в тюрьму. Матросы отказались подчиниться и были немедленно заключены в местную кутузку. В камерах этого заведения вонь, грязь, насекомые. Тюремные помещения были забиты ворами, грабителями, бродягами. Арестанты шумели, дрались. Ночью в камере, где сидел Фостер, двое чилийцев затеяли поножовщину. В камеру ворвались солдаты и стали избивать заключенных. Один из них был убит ударом приклада по голове. Матросы просидели в этом аду два дня. Их морили голодом. Они понятия не имели, чем все это может для них кончиться.
Только на третий день консул сообщил матросам, что в городе находится британский посланник в Чили, который соизволит с ними встретиться.
Вскоре всех арестованных моряков доставили в помещение, где находились шкипер, консул и полный, важный господин, назвавшийся британским посланником. Фостер изложил ему требования матросов о выплате жалованья, выразил протест по поводу скудной и плохой пищи на корабле. Но его прервал консул, заявив, что жалобы матросов «неслыханны» по своей дерзости и что все они отъявленные бунтовщики и возмутители спокойствия. Причем он проявил большую осведомленность о каждом матросе, указав даже имена кораблей, на которых они раньше служили.
После консула слово взял посланник. Он сказал, что выплата жалованья матросам до истечения срока найма противоречит британским законам и правилам торговой палаты. Посланник призвал матросов отказаться от их требований и вернуться на корабль. Фостер, выступая от имени матросов, настаивал на немедленной выплате всем жалованья и расторжении контракта.
Видя упрямство Фостера, представители власти посоветовались и предложили бунтовщикам вернуться к работе, гарантировав, что зарплата будет им полностью выплачена в Англии, что никто из них не понесет наказания за свои «безобразные» действия и что питание на корабле будет улучшено.
Администрация вынуждена была пойти на уступки: в порту стояли на якоре другие парусники с недовольными матросами, которые могли присоединиться к забастовке. Это была хоть не полная, но все же победа.
Матросы прекратили забастовку и вернулись на корабль. Позже они узнали, что джентльмен, выдававший себя за британского поел шпика, вовсе таковым не являлся, а был всего лишь местным протестантским проповедником. «Нам было обидно, что нас обманули, — писал впоследствии Фостер, — однако мы вовсе не были удивлены союзом консула, шкипера и проповедника». Это еще одно подтверждение тому, что власти и церковь стояли на страже интересов эксплуататоров. Хотя справедливости ради следует отметить, что условия соглашения, достигнутые в Талькауано, были соблюдены судовладельцами и команде по прибытии корабля в Англию жалованье полностью выплатили.
Плавание вокруг берегов Латинской Америки, посещение ее портов и пребывание, хотя и краткосрочное, в некоторых из них позволили еще в начале XX века Фостеру ознакомиться с социальной действительностью этого региона, привлекавшего все большее внимание правящих кругов Соединенных Штатов.
Победив Испанию в войне 1898 года, захватив в качестве трофея Пуэрто-Рико (не считая Филиппин) и оккупировав Кубу, Соединенные Штаты стали помышлять о дальнейшей экономической и территориальной экспансии в Латинской Америке. В первую очередь их интересовал Панамский перешеек, через который они намеревались прорыть канал, соединяющий Атлантический и Тихий океаны.
Колумбию, которой принадлежал перешеек, писал впоследствии Фостер в «Очерке политической истории Америки», не устраивали условия, предложенные ей Соединенными Штатами, в 1903 году она отвергла их. Нимало не смутившись этим, американские империалисты спустя несколько месяцев состряпали в Панаме поддержанную флотом США «революцию», результатом которой было отделение перешейка от Колумбии. Президент Теодор Рузвельт немедленно признал «революционное» правительство Панамы и вскоре заключил с ним договор, передававший Соединенным Штатам «навеки» полосу земли шириной в 16 километров, пересекавшую перешеек, по которой и был затем прорыт межокеанский канал.
Теодор Рузвельт, которому американский империализм был обязан этим ловким ходом, потом хвастался своими самочинными действиями: «Я забрал зону канала и предоставил конгрессу заниматься дебатами…» Рузвельт дерзко потребовал, чтобы народы признали претензии Соединенных Штатов на роль гегемона в западном полушарии. Он заявил, «что приверженность США принципам доктрины Монро может заставить их, несмотря на все их нежелание, пойти на вмешательство извне в ярко выраженных случаях несправедливых действий или бессилия правительства той или иной страны в западном полушарии».
Угроза Рузвельта возмутила народы Латинской Америки своим шовинистическим и откровенно империалистическим духом. Но Соединенные Штаты не считались с общественным мнением. Они направили военно-морской флот к берегам Панамы. Панамское побережье оказалось негостеприимным местом для морских пехотинцев янки: здесь свирепствовала желтая лихорадка. Чтобы дать проветриться своим «доблестным» воинам, а заодно показать свою военную мощь другим латиноамериканским странам, Рузвельт отдал приказ флоту идти в перуанский порт Кальяо и бросить там якорь.
В Кальяо тогда находился Фостер. За несколько дней до прихода американских военных кораблей он покинул парусник «Алаянс» вместе с тремя другими матросами, с которыми намеревался направиться пешком вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки по направлению к Панаме, а оттуда возвратиться в Соединенные Штаты. Этому предшествовали следующие события.