А Танька, Танька! Вот тебе и Танька. Ростом так себе, худенькая, очкастая, тонколицая, мелкозубая, а в деле — первая, в словах — рассудительная, в жизни — справедливая. И даже здесь не смеется, одна.
И Лена: некрасивая девчонка, а хохочет… Пуще всех…
— Люсь. Ты что делаешь?
— То и делаю.
— Нет, все же.
— Да тебе не все ли равно.
— Дружные вы были?
— Да ну тебя, прилип опять.
— Нет, скажи.
— Да что я скажу. Танька тогда бригадирила.
— Она строгая была?
— Любила покомандовать.
— Люсь, а Лидия?
В комнате помолчали, однако молчание было недолгим.
— Странная была. То вся горит работой, то как холодной водой окачена. Глаза отрешенные, из рук все валится. Но чаще веселая была. Начнет парням глазки строить, свидания на один вечер троим назначит, да ни к одному не придет. Те на другой день с претензиями, все вместе, а она заливается: «Вы, парни, шуток не понимаете, ли чо?» Или забыл, как сам три вечера впустую ждал ее? Еще бы бегал, да за Розкой ухлестнул…
— Люсь, а Лена?
— Ленка Ленкой и осталась. Вкалывает — дай боже всякой. Да дочку растит, вот и довольна.
— Двое вас из той бригады осталось. Из пятерых-то. Люсь, а почему Таня Свешникова-то оставила вас?
— Показать себя захотела. Трудную бригаду взяла. Мы ее Танькой звали, а туда пришла, старший мастер представил: «Вот ваш новый бригадир, Татьяна Андреевна. Прошу любить и жаловать. И подчиняться». За Андреевной и ушла от нас. И теперь все — Татьяна Андреевна, Татьяна Андреевна… Слушать противно!
— Люсь, а как у тебя с Розой? Люсь, ты заснула, что ли? Ладно, ладно. Молчи…
Отпечаток, поблескивая глянцем, лежал на темной полировке журнального столика и светился под зеленоватой лампой торшера.
Это был классный снимок!
Все вышло на славу, к тому же негатив оказался куда как хорош, а уж теперь-то, с таким солидным стажем фотолюбительства, Дима мог сделать добрую фотографию.
— Как вчера я вас щелкнул, — раздумчиво сказал он, усаживаясь на стул напротив жены и ожидая ее похвал.
Люся поскучнела, но глаз от поблескивающего отпечатка уже не могла оторвать. Вздохнув, она сказала негромко:
— Если бы знать тогда хоть вот на такую толику, — она показала краешек алого ноготка, — что впереди у каждой…
— Вот что, я сейчас…
Дима принес подсвечник с тремя голубыми, уже оплавленными свечами, чиркнул спичку. Загорелись три острых неспокойных огонька. Выключил торшер, и на вогнутом листке отпечатка возле веселых девчонок стрельнули три желтых живых лучика.
— Люсь, а сколько Лидии было?
Она помедлила и заговорила нехотя, но, начав, уже не могла не рассказать.
— Старше нас. Здесь ей двадцать. Прибегает раз на смену. В щеках пламя, глаза искрят. «Люська, Люська, я сегодня не работаю! Мне надо день, понимаешь! Влюбилась по уши. Пиши прогул или отпускай!» «Иди к мастеру.» «А я не хо-чу! Не могу же я ему об этом!» «Я не имею права отпускать. Иди к мастеру.» «Не тот он человек, чтобы я перед ним объяснялась». «Я не могу отпустить». «Пиши прогул! Пиши-и-и!» И убежала. А у самой уже три опоздания, да накануне с работы на два часа раньше смылась. Я вынуждена была доложить мастеру… Он докладную начальнику цеха подал. И на другой день вытащили нашу Лидию на обсуждение. Она подняла голову, повернула вот так же в сторону — и ни слова. Ее просят женщины, постарше нас которые: «Скажи, Лида, зачем так делаешь? Объясни, что да почему. Мы ведь понятливые. А поймем, так и разберемся по-женски. Может, и не завиним тебя. Ты уж выложь нам все, как на духу.» А она молчит. Тут-то и сказали ей: «Тебя, Лидия, в субботу на пруду видели. Ты в лодке с парнем вино пила, прямо из бутылки!» Лидия как посмотрит… Сверкнула глазами и мимо всех молча, с поднятой головой — к выходу. Собрание тогда и решило просить завком дать согласие на увольнение Лидии Скворцовой. За допущенный прогул. Вот и все. А утром звонок в цех: Лидия в больнице, разбилась на мотоцикле. Мы страхделегата сразу послали, навестить Лидию. Да уж не успели…
Люся сидела, упершись локтями в стол, зажав ладонями щеки.
Дима вытянул губы и слегка покачивал головой.
— Она с парнишкой тогда познакомилась. Только в армии отслужил. Он без ума в нее втрескался, и она… Говорят, хотели уж пожениться. Не могла она без него. А прямо с собрания — опять к нему же. Да на мотоцикле в горы. Выехали на шоссе, она: «Жми! Чтобы дух захватило!» И все требовала: «Жми, Юрка! Еще! Еще!» Кричала ему в ухо: «Хорошо-то как! Легко-то как!» Легко ей было… Он-то и впрямь легко отделался — плечо только разбил. Через месяц выписался из больницы, да за решетку. Отсидел свое и уехал. Вот и все.