Сама не поняла, как оказалась в гостиной и набирала знакомый номер. В ухе раздавались тихие мерные гудки, отбивая свой четкий линейный ритм. А потом раздался усталый голос.
- Что, опять зависнуть у тебя на выходных? – она смеется в трубку, только слишком устало и вымучено.
- Если хочешь. Можем и просто поболтать.
- Не могу ни того ни другого, прости. Смогу позвонить завтра, окей?
Я слабо согласилась и попрощалась с Турмалиной, а после откинулась на диване, уставившись в темный потолок. Комната освещалась остатками света из коридора и ванной, и такая приглушенная теплая тьма меня успокаивала и пыталась сморить на сон. Сон не шел, что хорошо, зато мысли так и вились в моей голове.
Что я знаю о Миллере помимо что он богатенький сын богатеньких родителей, держащий рекламную компанию в узде и на плову? И кроме того, что он любит играться со мной как с куклой, отыгрывая на мне все приемы морального садизма? Да ничего, собственно. Он высокий блондин, наверняка с иностранными корнями, у которого проблемы с обычным социумом – такими простыми людьми, а не теми, кто крутится на самой верхушке и пьют виски стоимостью в полтора ляма. А еще он чертовски красив и отлично тешит мое самолюбие своими недомолвками и взглядами. Они красноречивее слов, они отлично заменяют их, но мне этого мало.
Раскатала губу, Котова. Кто мне вообще что должен-то?
Сердце, видимо, хочет верить в чудеса. Оно, видимо, припрятало лишнюю пару розовых очков и готово нацепить их мне на нос при удобном случае. Иначе свою надежду на то, что все это – не простая интрижка, не какой-то розыгрыш или его чертова игра, я не могу оправдать. И если быть с собой уж откровенно честной – меня пугает мысль о том, что я могу оказаться права, и всё это – лишь плоды моей фантазии.
Я просидела в тишине комнаты, изредка прерываемой едва слышным шумом с улицы, доносившимся из открытого окна и тиканьем часов долго. Лампы все так же горели, бросали желтые полоски света на паркет, тянулись вдоль косяков стен, образуя угловатые пики к центру гостиной. Один такой желтый луч едва задевал мою ногу, облегая её прозрачным фигурным светом.
Звонок не стал неожиданностью. Он обещал перезвонить позже. Он всегда выполняет обещания, он пунктуален как черт, он бесил своей правильностью.
- Да?
- Выходи, Котова.
Сердце пропускает пару ударов, а в грудь словно свинца налили. Тяжело вздохнуть, и я не говорю ничего, лишь молчу в телефон, вслушиваясь в каждый шорох на том конце провода. Его дыхание едва слышно, и лишь под затянувшуюся паузу оно становится отчетливей.
-Ты здесь?
- Да.
- Тогда выходи.
Грешным делом я подумала, что же будет, если я скажу ему нет. Он разозлиться? Рассмеется? Психанет, как вчера и уйдет? Может, все это прекратиться?
Хочу ли я, чтобы это все прекратилось? Если бы я знала ответ на этот чертов вопрос, то сейчас жить мне было бы в разы проще.
- Выходи, Котова, - у него гипнотизирующий шепот, он заставляет меня сидеть с прикушенной губой и морщиться от легкой боли.
Мне кажется, что мое молчание так же красноречивее слов. Я слышу в трубке шум и гудки. И отбрасываю чертову трубку от себя. Вот значит как.
А потом двор сотрясает крик. Простое, слегка растянутое «Евгения Викторовна». Звучным голосом он повторил мое имя три раза, явно будя соседей и пугая тех единичных прохожих, что шли по двору в двенадцать ночи. Ноги сами меня донесли до окна. Сдернув вбок штору, я открыла окно нараспашку, даже не надеясь, что он увидит. Он тоже не думал, что будет меня видеть. Я же не на втором этаже живу. И что он вытворяет среди ночи в тихом спальном районе?
Он опять звонит, и в этот раз я беру трубку без промедления, загнанно дыша в трубку холодным воздухом осенней ночи.
- Спускайся, Котова.
- Ты псих….
- Я просто проорал ночью твое имя.
- Ты ненормальный!
- Зато теперь ты обращаешься ко мне на «ты».
Я смотрю вниз на темный асфальт, что освещался тусклым светом фонарей. Не уверена, что это он (с такой-то высоты), но старалась я смотреть прицельно именно туда, будто он мог сам меня разглядеть, задирая голову.
- Спускайся… или просто открой дверь.
Точно. У меня же домофон на двери.
- А сами не справитесь?
- Опять, Котова?
- Раз называете меня «Котовой», то и я вас буду звать Марком Эдуардовичем.
Ледяной ночной воздух жег глотку за каждое сказанное слово, и чую, завтра у меня не будет голоса, если не разыграется температура, но я все так же стою и опираюсь на подоконник рукой, смотрю вниз на свет уличных фонарей, в одну точку.