– Не знал, что ты не любишь оливки.
– Ненавижу, – с чувством проговорила она. – Разогреть тебе несколько кусков?
– Давай, – кивнул я и плюхнулся на стул на кухне.
Стриптизерша открыла холодильник и полезла за пиццей. И я, черт возьми, планировал полюбоваться на ее попку – ведь футболка должна была на ней задраться – но вместо этого, как полный кретин, вдруг вспомнил девушку в сером. Как она склонилась к морозилке – естественно и без жеманства, но в то же время с долей удовольствия от происходящего и от того, как я смотрел на нее. Ведь она чувствовала, должна была чувствовать, как я смотрел, глазел, прожигал ее взглядом!
И всё равно она умчалась после этого.
Я сквозь зубы чертыхнулся, вскочил на ноги и, чтобы отвлечься, выхватил тарелку из рук стриптизерши.
– Я помогу.
Закинув еду в микроволновку, я принялся ждать. Любительница матросов ошарашено стояла на месте с совершенно круглыми от удивления глазами.
– Что? – спросил я, повернувшись к ней.
– Ты никогда не помогал мне с едой, предпочитая поглазеть на меня сзади, – откровенно сообщила она. – Что случилось сегодня? Ты болен? – ее ладошка коснулась моего лба. – Ну точно. У тебя жар. Будь я твоим личным лечащим врачом, то выписала бы сеанс чувственного секса.
Я фыркнул:
– Такое я и сам себе могу прописать! Если бы ещё некоторые девушки не сбегали…
– О Боже, – притворно ахнула стриптизерша, прижав руки к груди. – Что произошло? Ты должен мне рассказать!
Я сначала раздраженно пожал плечами, не желая рассказывать и вдаваться в подробности, но потом подумал, что жена Костяныча могла понять причину поведения девушки в сером.
– Да короче, ничего такого. Была у меня в студии одна… одна птичка. Всё шло хорошо, она была в одних трусах и футболке, и я уже думал нагнуть ее, как она сообщила, что я извращенец, что это всё отвратительно и сбежала.
– Ты хочешь сказать, что снял перед ней трусы, а она сказала, что это отвратительно, и убежала? – еле сдерживая смешок, уточнила стриптизерша.
Я бросил на неё уничижительный взгляд.
– Я такого не говорил, но может я сниму трусы перед тобой, и ты посмотришь?
– О, ты такой милый, – стриптизерша ласково потрепала меня по волосам. – Мне будет ужасно жаль, если ты умрешь. Потому что преждевременная смерть от руки старшего брата - вот что будет ждать тебя в этом случае.
– То есть сама-то ты не против, да? – хмыкнул я.
Стриптизерша оказалась загнана в угол и сделала крайне независимый вид.
– Сама я доверяю твоей девушке…
– Она не моя девушка, – я перебил ее, поворачиваясь к пикающей микроволновке.
– … и если она сказала, что это – отвратительно, то я не хочу подвергать себя такому стрессу и смотреть на это. Особенно теперь, когда…
Стриптизерша замолчала, и я, вытащив тарелку с дымящейся пиццей, переспросил:
– Когда – что?
Она секунду разглядывала еду, а потом бросилась прочь из кухни, с ненавистью выдавив на ходу:
– Меня просто тошнит от оливок!
Мила
Луна освещала своим холодным светом мою постель, и я, не отрываясь, смотрела на неё. Эрик не любил лунный свет и всегда задергивал шторы, если ночевал дома. К счастью, делал он это редко, большую часть недели ночуя в отеле около офиса. Так что сегодня я снова была сама себе хозяйка и наслаждалась видом Луны.
И воспоминаниями.
Конечно, я была очень зла на Егора. Он меня разыгрывал, вёл свою партию, как по нотам, и я чуть не попалась в его ловушку. А Лора ещё говорила, что он не делает “ничего такого”. Ну-ну! Может, для Лоры это и было “ничего такого”, но для меня… для меня это всё было важно.
Потому что он играл, а я чувствовала по-настоящему.
Это было настоящее возбуждение, мое самое первое в жизни настоящее желание! Вызванное обманом.
Какой же он наглец! Для него это наверное было привычным делом! Да что там, после того, что я видела в ту пятницу…
От новой порции воспоминаний загорелись щеки и потяжелел низ живота. Да. Это было плохо, стыдно и отвратительно, но мне это нравилось. Нравилось испытывать жаркий шар там внизу, нравилось чувствовать влагу, нравилось, как сердце начинало ускоренно биться в груди.
Это было ужасно, но я представляла, что могло бы быть, если бы на лице Егора не появилось той победной ухмылки. Как он мог бы притянуть меня к себе, как мог бы мягко поцеловать, как мог бы погладить попу, как мог бы…