Жена слушала спокойно, но в этом не было ничего хорошего.
— Ты кончил? — спросила она. — Так вот, не меряй всех по себе.
Она вышла из комнаты, окутав меня таким плотным облаком презрения, что я от досады развалился на диване, а ноги закинул на спинку, чего в других обстоятельствах никогда себе не позволял.
2.У каждой семьи, должно быть, есть собственные сценарии на многие случаи жизни: сценарий встречи, сценарий разлуки, сценарий ревности и сценарий примирения. У нас с женой наиболее разработанным был сценарий размолвки, того, что она называла недопониманием (имея в виду, разумеется, мое недомыслие).
Первое, что указывало на мое недопонимание (ее самой, ситуации, идеи или журнальной статьи) — это молчание за обедом с холодно-деликатными светскими просьбами передать ей то или это (чаще всего стол был достаточно мал, она и сама могла бы до всего дотянуться). Но всякий раз меня поражало, как какое-то непонятно-неестественное явление природы, что эта теплая домашняя женщина с мягкими улыбкой и глазами умеет становиться столь далекой и невозмутимой.
Если я выдерживал этот раунд, то вторым пунктом, подчеркивавшим мое недопонимание, бывала одинокая прогулка, которую она предпринимала, не сказавшись. Это — всегда ее сильный ход, я — неврастеник, страшно волнуюсь, если к поезду на вокзал мы не приедем за полчаса (при этом проклиная, конечно, себя, но и не в силах с собою и своим волнением справиться), а тут ее нет сорок минут, час, полтора, где она — неизвестно, не случилось ли чего — как узнать, ожидание крепко держит меня за горло, хоть я и сознаю прекрасно, что делается это именно для меня, а на вопрос где ты была? последует неизменное: я хотела побыть одна.
Как правило, этого бывает достаточно. Мне стоит усилия разозлиться по-настоящему, но после этой ее фразы я не могу сдержаться, на меня что-то находит, я принимаюсь топать ногами, кажется — я ненавижу эту ее деланную холодность, я воплю, что так жить нельзя, а она, дав мне раскричаться на всю катушку, наполняет слезами мои любимые, свои прекрасные глаза и произносит, называя меня при этом по фамилии: ты не любишь меня. Разумеется, я знаю, что я тиран, я варвар, я деспот, не позволяющий жене, так много для меня делающей, и полчаса побыть наедине; мне стыдно; я вспоминаю, что она всегда хотела иметь детей, но сначала мы откладывали, потом — не выходило, что так долго она была предана мне, когда я не зарабатывал и ста рублей в месяц, мыкался и часто раздумывал, не лучше ли всего забросить всю эту литературу к черту, напиться, а потом сесть в тюрьму или повеситься, и, может быть, действительно спился бы, не будь ее рядом; и что теперь, когда мы относительно богаты, ребенка заводить все равно уже поздно, и что мы вместе навеки, навеки, а я уже почти стар, дурен, стар и не умилен, по временам капризен, невыносим, а она все еще молода, молода и красива, — почти как прежде. Я знал, что мы родные больше, чем родители и дети, чем брат и сестра, и она для меня скорее дочь и мать, чем жена и подруга, и что, если б она изменяла мне, я склонен был, наверное, думать скорее о том, не простудилась ли она и не обидел ли ее кто, чем самому обижаться и ревновать…
Но на сей раз к обеду все, слава Богу, уже улеглось. Встав из-за стола, в знак обоюдного решения не ссориться и не тягаться, мы решили дойти до кофейни, где и принять по рюмке коньяка с кофе перед тем, как подремать с книжкой на пляже. Но повела она меня кружным путем (я не сразу заметил это), а когда подошли к бухте, за которой и начинались скалы, сказала дружелюбно и буднично:
— Вот тот автомобиль, о котором я говорила тебе утром.
Вот как. Значит, она ничего не забыла, все это время переминая в уме свои предположения и гипотезы, и привела меня сюда вполне сознательно, как бы подталкивая и меня исподволь к такой же внутренней работе, необходимой, должно быть, с ее точки зрения, для моего же блага.
Это была новенькая «семерка», краска «слоновая кость», и ничто не говорило о том, что машина подконвойна. Внутренности арестанта, мягкий белый ковер с ворсом, панорамное зеркало заднего вида, не убранные в бардачок кожаные водительские перчатки, еще некоторые мелочи, заметные пристальному автолюбительскому глазу, да и сама масть, указывали на то, что владелец — человек состоятельный и, но всей видимости, интеллигентный, не жлоб, как говорили в моей молодости, нашего круга, как сказала бы теперь моя жена.