смотрят лишний раз, сколько там желающих выйти. Кажется, в
деревнях живёт не так много людей, могли бы уже запомнить,
кто и где выходит, но у них не получается. Попробуйте-ка жить
в постоянном волнении и нервничаньи, много ли сможете за-
помнить? Вот в том-то и дело.
Они бы и рады, наверно, но дорога тут как стиральная
доска, пока доедешь хотя бы до Лальска, вытрясется часть па-
мяти. Только возле Учки вспомнишь, что в Лальске хотел зайти
в музей, купить настоящий глиняный кувшин жене — придёт
же блажь держать в нём молоко — не купил. Не зашёл даже.
Забыл сразу, едва доехали до Ефаново, только-то восемь кило-
метров, всё из головы вылетело. Вот так ездить в окрестностях
Лузы. Как тут запомнить всех в лицо, когда смотришь только
на дорогу, чтобы не попасть колесом в яму или не подпрыгнуть
на горке? Жители Учки, Алёшева, Слободы, Лопотова, Патраки-
ево, Моисеевой Горы, Старомонастырской деревни Субботино,
Лычаково, Озёрской, Льнозавода, Бумфабрики, Егошинской,
Лальска, Верхнелалья, Заборья, Горячева, Нижне-Раменья, Па-
пулова, Андреевой Горы, Вымска, Уги и других деревень всё
понимают. Прощают водителей, хоть и часто ссорятся с ними.
Но ни разу ещё такого не было, чтобы тракторист отказывался
вытащить автобус из грязной лужи или в какой-нибудь де-
ревне не помогли бы с ночёвкой, если вдруг машина сломалась,
и домой водителю в этот день точно не уехать.
V
Луза красива, хоть её мало кто видит. Лучше приезжать
сюда зимой или в марте — пока лежит снег. Тогда и дороги
лучше, и можно съездить хоть в Папулово, хоть даже в Угу.
Только автобусы в дальние деревни ходят не каждый день,
придётся подождать. А в Угу автобусов не бывает вовсе, нужно
искать попутки, а это непросто, до неё 105 километров. Лучше
едь из Подосиновского района, — скажет тебе любой водитель
автобуса. В Христофорово добираются на поездах.
Зимой на улицах бело, зелени нет, и видно все дома, в
воздухе пахнет дымом — это в старой части города топят печи.
Да и в новой не так уж много домов, которые отапливает го-
родская котельная. В ноябре и декабре небо хмурое, серо-
голубое, блёклое. Ближе к весне, пожалуй, даже в некоторые
дни января уже, оно синее, снег скрипучий и яркий, слепящий.
Приходится щуриться, почти закрывать глаза. Можно бы и со-
всем закрыть, но тогда упадёшь, не заметишь скользкого места,
полетишь на землю. Ночью видно звёзды, а иногда — северное
сияние. Летом такого не бывает. Возле заборов сложены по-
ленницы из дров — и толстые поленья, и тонкие досочки. Тон-
кими лучше растапливать печь, а толстые идут в ход потом,
когда в топке станет так жарко — лицо краснеет и горит, когда
откроешь. А проходишь мимо закрытой печи, вспоминаешь ле-
то, говоришь: вот Ташкент.
Достанешь из поленницы две доски горбыля, постучишь
друг о друга — слышно, как они звенят. Всю влагу из дерева
выморозило, вот оно и становится звонким. Летом так не бы-
вает. Летом только в самой тихой тишине можно услышать ка-
кие-то звуки, но это, скорее, шелест.
Зимой главная площадь с памятником Ленину засыпана
снегом, есть только дорожки и тропинки, по которым в разные
стороны идут люди. Кто-то в магазин, школьные классы в му-
зей. Потом обратно. Снега много всегда, каждую зиму на пло-
щади строят горки, в каникулы и в обычные дни школьники
катаются с них. На фанерке, а кто старше — на ногах. А вечером
на ногах по разу скатываются с горки парни и девушки — и
идут дальше, встречать поезд.
Холодным днём на улицах не так уж и многолюдно. Если
кто и идёт, то старается пробежать как можно скорее, чтобы не
очень замёрзнуть. Придёт домой — ставит чайник. В выходные
дни гуляют больше.
Летом не так. Хоть и не видно северного сиянья, хоть и
пахнет дымом реже, только в банные дни, и нет горок, зато от-
крываются от снега деревянные тротуары, и стучат по ним
широкие каблуки и простые подошвы. Все улицы в зелени, лю-
ди ходят туда-сюда — никому не лень лишний раз прогуляться.
Вот на площади остановились цыганки и о чём-то говорят друг
с другом. Вот в сосновом парке на улице Калинина стоит чело-
век, прижал к уху телефон, кто-то ему позвонил. Вот ездят ту-
да-сюда на велосипеде ребята — мальчики и девочки. А бабуш-
ки идут в больницу или в магазин. В магазин привезли свежие
конфеты и пряники и уже поджидают покупательниц. Из шко-
лы искусств не слышно звуков пианино и скрипки, потому что
каникулы. Зато в музее Лузы и особенно Лальска — оживление.
К бабушкам и дедушкам приезжают на лето внуки и внучки и
идут посмотреть, как тут жили в старое время.
Летом дома никого не увидишь. Все в огородах или про-
сто на улице, в лесу, на озере. Хоть и северные места, а лето и
тут бывает. Помидоры можно вырастить, правда, только в теп-
лице, а ещё картошку, морковь и горох — просто, на грядках. С
яблоками хуже, всё-таки это север. У некоторых по двору, за
калиткой, ходят куры, важно говорят кококо, щиплют траву,
если ещё осталась, клюют зерно. Вдруг одна как закричит, как
забегает, всполошит всех, потом успокоится, идёт дальше кле-
вать, снова щипать траву — это она говорит всем, что снесла
яйцо, внимание! Хозяева понимают, и все в Лузе понимают, а
приезжий человек может забеспокоиться с непривычки. Зимой
такого не бывает.
VI
Летом мы поедем в деревню Озёрскую, а может быть,
пойдём пешком, от Лузы недалеко, только пять километров.
Если хотим успеть на службу в храм, то поедем, мало ли что.
Автобус останавливается, и видно белую церковь, высокую,
стройную. Кто-то идёт берегом озера, а кто-то по кладбищу. По
дороге встречаются гуси. Женщины смеются, боятся их, вспо-
минают, кого щипали птицы. Но не этим утром, нет уж, сегодня
они чем-то довольны, и просто проходят мимо, только грозно
гогочут.
На церкви много сидит клещей — очень хорошо видно на
белой белёной стене. У самой двери под потолком висит не-
сколько колоколов, они небольшие, и к службе уже прозвони-
ли. В холодном приделе никого, он выглядит покинуто, роспи-
сей почти нет, а какие есть, те почти незаметные, бледные. Все
идут в тёплый, даже летом. Он маленький, потолок низкий, но
места хватает всем, и на стенах много икон. Это особенная цер-
ковь, тут власяница святого Леонида Устьнедумского. На се-
верной стене его образ, но не старинный, написанный на доске,
а напечатанный на картонке.
Служит тут старый священник. Не увидишь на нём яркого
нарядного облачения, голубая простая ткань. Свечу на под-
свечнике носит перед ним его жена. Бабушки поют на связках,
шумно вдыхают каждый раз.
Служба закончилась, и каждый может позвонить в коло-
кола. И они бьют не в лад — то подольше, то просто как будто в
дверь кто-нибудь звякнул. Кажется, можно бы по домам, но
люди куда-то идут. Оказывается, тут совсем рядом речка Неду-
ма, тоже особенная. Всю эту реку выкопал Леонид Устьнедум-
ский*, тогда ещё никто не знал, что он святой. Он копал и копал
её, вёл от озера в поле, чтобы было проще поливать посевы.
Тогда не было никакой техники, только лопата была у него. И
он выкопал, река получилась шириной полтора метра, прохо-
дила через всё поле. Она и сейчас есть, и после службы каждый
может пойти и окунуться в Недуме, даже зимой в ней не замер-
зает вода.
* Леонид Устьнедумский (1551—1654) — иеромонах Русской православной церкви, канонизирован в лике преподобного. С 1603 г. неоднократно видел сон, который признал данным ему от Богородицы повелением основать новый монастырь. Этот монастырь он первоначально строил в одиночку, для работы ему нужно было осушить болотистое место. Копая длинный ирригационный канал от болота к реке Лузе, монах был ужален змеёй, но остался жив, как и было возвещено ему во сне. Этот канал он назвал Недума река — по легенде, в память о том, что он работал, не думая об укусе. Храм нового монастыря был завершён в 1608 г. и освящён в память Введения во храм Пресвятой Богородицы. Иеромонах Леонид служил в монастыре до самой смерти.