нит, и хочется пореветь. Он ходил молча по лесу, искал брати-
ков, всё думал — как бы найти их, как бы? А наткнулся на па-
поротник выходящий. Клубочки папоротника сидят в земле до
весны, а средними вёснами, да, средними вёснами начинают
раскручиваться, выходить из-под сухих прошлогодних листьев.
Они разворачиваются, как сухое прессованное полотенце в во-
де, они разворачиваются, становятся листьями. И вот перед
нами папоротник. Братец загляделся на весну, сел на лежащее
дерево и так сидел. Смотрел, как растение разворачивается, как
клубки становятся полотенцами, как лапищи папоротника уве-
личиваются — сразу зелёные. Потом просыпаются все жуки,
подснежники закрываются до следующей средней весны, при-
ходит лето, проходит несколько лет, а он наблюдает жизнь,
снег, осенние листья, жуков, солнечный свет через лес, кабанов,
лосей, вот кто-то перекликается, шумит на реке моторка, то
одна, то другая, спеет брусника, растут деревья, стареют.
И сидел так, все проходили мимо, дорога в ста метрах, ни-
кто не мог заметить — оброс зелёным мхом, как пни во всяких
лесах, не только в той болотистой области, ноги стояли на ме-
сте, через длинные болотные сапоги проросла трава сныть, бе-
лые подснежники подобрались к правой стопе. Всё видел сам,
всё знал. Однажды дошли до того места братья, ходят, разгова-
ривают между собой, ищут братиков, зовут. И вдруг он стал,
братец, большой братовей, встал с дерева, сказал: тут! И сказал
ещё, что нельзя остыть. И ушёл себе в лес, сам во мхе, сныть
торчит из резинового сапога.
И правда, на том месте нашлось потом много братьев-
солдат. И нашей страны, и не нашей. Достали всех из земли, по-
хоронили с залпами, рядом с другими.
19. Самое тяжёлое — это рюкзак, особенно взять и закинуть
его на тяжёлую технику машину. Это делают те, кто посильнее.
Все мы помогаем им — тащим рюкзаки, вместе приподнимаем.
Потом тоже испытание — ехать на этой машине, это вам
не автобус, не поезд. Садимся на деревянные доски вдоль бор-
тов, машина едет быстро, и на каждой яме сидения под нами
сначала уходят вниз, а потом мы подпрыгиваем. Выходишь —
будто кто-то пинал.
После этого надо нести все вещи, рюкзак и прочее, смот-
реть, как радуются жизни лягушки, сидят друг на друге, листья
распускаются, папоротник из земли вылезает, весна, а мы идём
жить в палатках — и три недели будем в лесу, тут много дела.
Обратно нести рюкзаки тоже тяжело. Выходить из леса,
ехать в машине или автобусе в деревню, мыться в бане, смот-
реть на реку с моста, заходить в магазин, разговаривать с про-
давцами, спать не в палатке в лесу, а где-нибудь на полу в сель-
ском клубе, где ещё и натоплена печка — так странно.
Это после трёх недель странно. А брат-солдаты так жили
долго, гораздо дольше. Как они выходили из леса? Как шли в
обычную баню, потом по деревне, потом по городу? Что дума-
ли? Что сделали, чтобы выжить? Только сражались.
20. После захоронения, когда отгремят солдатские залпы, мы
пойдём по посёлку, купим мороженое, потом поедем на вокзал,
походим по городу, купим газеты, будем фотографироваться и
фотографировать мир вокруг. В лесу тоже сделано много сним-
ков, и берёзы, и окопы, и осколки снарядов, старые противога-
зы, раскопы, корни деревьев. Братовья за работой и на отдыхе.
21. Самое тяжёлое — говорить с теми, кто все эти годы не
знал, где его брат-солдат, солдат-отец или солдат-дед. Потом
братовья находят его, пишут его сыну, дочери или племянни-
кам, тому, кто ещё остался и помнит, пишут им письмо, гово-
рят: приезжайте весной, мы покажем вам, где теперь похоро-
нен братик, где он погиб и найден — там стоит памятный
крест, мы проводим, не бойтесь, не заблудитесь.
И они приезжают, надевают энцефалитки, садятся на гу-
сеничную тяжёлую технику машину, она воет, как зверь, везёт
их по лесу. К кресту подходят на своих ногах, но трудно сказать,
что за ноги их привели. Твёрдые или уже не совсем, потому что
у креста они подгибаются, и сыновья, дочери и так далее ока-
зываются на коленях.
Мы прошли и видели теперь этот лес, но не знаем и сотой
доли войны, — говорят эти люди на прощание. Слёзы высохли,
пора ехать. Может быть, в следующую весну они снова смогут
тут побывать, так сразу не скажешь: как здоровье, как дорога
— это же надо учитывать. Они говорят: спасибо. Теперь мы по-
няли. Одно дело, когда кости лежат просто в земле, в тропе,
каждый ходит по ним, ничего не подозревает, а другое — когда
всё по правилам. Мы уедем, а вы не бросайте вот этот лес, и
этих солдат, потому что нельзя вам остыть. Огонь в глазах и
огонь.
22. Сейчас мы живём дома, и рядом с нами нет тишины, нет
леса. Мы бегаем и говорим, ходим, садимся, включаем телеви-
зор и слушаем радио. Даже если выключаем всё, на улице могут
быть звуки, какая-нибудь машина вдруг да начнёт работать,
заведётся, поедет, зашумит. Ночью, если живёшь на тихой ули-
це, только ночью, когда всё выключишь, рядом с тобой может
сесть тишина. Она сядет, обнимет тебя, если не будешь сопро-
тивляться, и тогда вспомнишь.
Ночью, вечером, днём в том лесу, в той самой болотистой
области всегда рядом с тобой была тишина, садилась, гладила
по голове, смотрела в глаза, трогала сердце, дула на него, как
на рану. Даже когда братья разговаривали, когда они смеялись,
всё равно тишина была рядом, совсем близко. Стоило всем за-
молчать — и она показывалась снова.
К тишине мы не привыкли в таком количестве, мы из
другого места, из другого времени. Поэтому в лесу включали
музыку в наушниках. Звонили кому-нибудь, если была мобиль-
ная связь и если батарейки не сели. Но много ли наговоришь?
Только самое важное — нет, не мёрзнем уже, ложимся спиной
на мягкий туристический коврик — и нельзя так остыть, хлеб
не промокает, спим регулярно. И это всё. И снова тишина.
Большая тишина — говорят братики из других пределов. Они
так долго ждали тишины, когда всё закончится, станет тихо. И
вот дождались, она наступила. Никто не знает, что они тут, ни-
кто не слышит.
С этим надо что-то делать, и некоторые братья пишут со-
общения домой или друзьям мобильной связью: мы маленькие
и плачем. А кто-то уходит подальше от лагеря, например, дви-
жется на восток в течение получаса. Заберётся куда-нибудь —
и кричит. Без слов, просто вот так: а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! И ещё не-
сколько раз так же. Пугает тишину, разгоняет её. Но это беспо-
лезно, она навсегда поселяется в нём. И однажды ночью, когда
все кругом будут спать, и сам он будет спать, его тишина при-
дёт к нему, обнимет за плечи. И брат пролежит до утра без сна,
что-то смутное будет его тревожить, но что? Кто знает. Можете
спросить, но ответит ли он? Он и сам не всегда понимает, что
это просто тишина встала вдруг рядом с ним, самая обыкно-
венная тишина, да и всё.
23. Мы здесь живём и не знаем, думаем, люди мельчают. Ста-
новятся ниже, меньше, слабее. Раз солдаты такую войну побе-
дили, они были большими, великаны какие-то наверно. Это не
так. То, что осталось, их кости, ничуть не больше, чем наши, мы
проверяли в болотистой области, смотрели на свои ноги, руки,