В комнате зажигается желтоватая лампочка, озаряя комнату домашним уютом. Китнисс слегка колеблется, но её руки так затекли, что она больше не может держать книги. Да и в последнее время она забросила спорт, потому и мышцы ослабели от отсутствия нагрузок.
Они с Питом ставят книги на стол, после чего Пит как угорелый носится по комнате в поисках чайника. И Китнисс как-то неуклюже садится на односпальную кровать и наблюдает за ним.
— Что ты делаешь? — заинтересованно спрашивает она. Юноша включает электрический чайник и вытаскивает из рюкзака завалявшиеся пакетики сухой смеси.
— Ты замёрзла. Я видел, что ты не сильно, но все же дрожала на улице. Потому и хочу тебя согреть, прежде чем сопроводить до комнаты. Конечно, это всего лишь смесь. Но давай притворимся, что будем пить настоящий горячий шоколад.
Китнисс растерянно смеётся, растирая онемевшие от холода руки.
— Странный ты. И фразы у тебя изумительные под стать. Прямо как у моей соседки, когда она в ударе.
Пит льёт кипяток в пластиковые стаканы, а затем сыпет туда порошок, попутно смешивая ложкой темно-коричневую смесь. Протягивая наспех сделанный напиток, обращается к Китнисс:
— Знаешь, у тебя неплохая подруга. Правда, немного импульсивная. Помню, что на курсах арт-терапии она ушла с урока без разрешения заменяющего профессора. Просто потому что пьяный мистер сказал что-то в её адрес. Хорошо, что мистер Ричтсон вернулся. Но она, конечно, позже написала мне извинения в «ватсап». За то, что оставила одного посреди урока.
Китнисс делает глоток. Немного горько, но сойдёт. Тем более, когда по телу разливается приятный жар, жаловаться будет неприлично. Девушка немного обдумывает слова знакомого и даёт уклончивый ответ.
— Не буду отрицать то, что она нервная. Кажется, у неё там что-то стряслось с двоюродным братом.
— А ты не спрашивала?
— Нет, не интересовалась. Не моё дело.
Пит неприятно удивлён её безразличием. А вот и первая брешь в его иллюзиях. Его идеализированный субъект имеет свои недостатки. Но он отмахивается от них будто Пигмалион, забывая, что Китнисс обыкновенная смертная, изначально имеющая право ошибаться. Пит хмурится и назидательным тоном продолжает разговор.
— Иногда интересоваться важно. Ведь человек думает, что «вот мои проблемы только мои проблемы», а затем оказывается в сумасшедшем доме, — и смотрит на неё испытующим взглядом.
Затем подумав, что он был слишком суров для малознакомого парня, смягчает интонацию. В конце концов, Пит пока что для неё никто, чтобы читать моральные проповеди, — кстати, почему тебе не нравятся розы? И ещё на кого ты учишься? Столько всего нужно спросить.
Китнисс допив напиток, оценивающее рассматривает его. Слишком он уж переполнен энтузиазмом. И к облегчению Пита успевает заодно, и вытереть лицо карманным платком. Ведь он так и не смог намекнуть ей, что все это время у неё на щеке красовалось пятно от шоколадного торта.
— Что ж, мистер следователь. Я отвечу вам. Розы у меня ассоциируется с мистером Сноу, — и кривит лицо с нескрываемым отвращением, — Был у нас такой учитель химии. Преподавал хорошо, но являлся учителем старой закалки. Строгий, требовательный и любящий наказывать детей физически. На девушек он рук не поднимал, однако юношей нещадно бил то указкой, то учебником. Хотя, насколько мне известно, то наш штат запретил эту меру уже в семидесятые годы. Но ему все сходилось с рук. Ещё если ты сразу же не вникал в материал, то мучил тебя до конца учебного года. Но он был потомком какого-то английского аристократа, потому и носил в лацкане белоснежную розу. Я даже могу процитировать его слова «Белый — это цвет совершенства». А я ненавидела и его самого, затем проецировала ненависть и на невинный цветок.
Пит задумчиво потирает лицо. И откидывается на спинку старого кресла от накатившей усталости. Действие адреналина прошло, он ослаб, но история с розой пробуждает его любопытство, причём неподдельное.
— Я думал, что символ Англии это красная роза. А может он потомок Йорков, кто его знает, — пытаясь попутно вспомнить давно пройдённые уроки всемирной истории. Зря он тогда все-таки предпочёл обыкновенные курсы уборки, хотя Китнисс тоже не блещет глубокими познаниями в этой сфере, судя по её недоуменному взгляду. Значит, нужно перевести тему в другое русло, — а что с профессией?
Китнисс вымученно улыбается. Ей и правда, не хотелось развивать тему о мистере Сноу, так что предпочтительнее поговорить о простых вещах, как выбранная специализация.
— Учусь на фотографа. Знаешь, для меня важно запечатлеть моменты, чтобы помнить. Потому что после одного инцидента в детстве, мне довольно сложно удерживать многие вещи в памяти. Рисую я средне, а словоблудие вообще даётся плохо, так что остаётся лишь единственный вариант — фотография. Не можешь что-то написать, то сделай снимок. Я заметила, что ты тоже фотографируешь. Но ты же вроде художник, разве нет?
Пит встаёт с кресла и идёт к рабочему столу, мимоходом вынимая с кармана ключ, чтобы открыть один из выдвижных шкафчиков. Он решает пока не спрашивать у неё про инцидент. Зачем портить разговор?
— Я художник, но подрабатываю фотографом и корреспондентом нашей университетской газеты. И раз речь зашла о фотографиях, — здесь он делает драматичную паузу, внешне пародируя повадки местных актёров-студентов и громким шёпотом добавляет, — вот твоя фотография. Держи.
Китнисс колеблется, но аккуратно берет снимок. Глянцевая фотобумага на ощупь приятная, да и веет от неё необъяснимой теплотой. Она пытается подавить улыбку и даже впивается ногтями в мягкий матрас кровати. Она не должна улыбаться. Не должна и всё.
— Я согрелась, спасибо, — кратко отмахивается она.
Китнисс застёгивает жакет, ставит грязную кружку на стол и подходит парню. Несильно сжимает его руку в качестве прощального жеста и открывает дверь, чтобы уйти. Питу хочется, чтобы она оставалась здесь подольше. Но задерживать человека против его воли, это неправильно. Он следом натягивает на себя толстовку и в спешке сует в руки Китнисс кожаную перчатку.
— Пойдём, провожу тебя. Пока возьми эти перчатки. На улице холодно.
Китнисс хмыкает, а блёстки на щеках все так же сияют ярко. Даже под обычной лампочкой они не гаснут, а продолжают ослепительно мерцать. Пит зажмуривается.
— Пожалуй, ищешь повод, чтобы встретиться со мной снова. Книги же всего лишь были предлогом.
Из уст Мелларка чуть не вырывается игривое «а что нельзя? а ты догадлива», но он вовремя одёргивает себя щипком в руку и окрылённый сегодняшней встречей честно произносит:
— Прости. Я просто хотел отдать тебе фото, твоё фото. Оно должно храниться у тебя. Так будет правильно.
Эвердин опускает взгляд в сомнениях. Невозможно, чтобы парень был так учтив. Хотя, ведь её отец и отчим всегда были любезны с мамой. Может, так проявляется любовь? Когда ты хочешь быть лучше и совершенствоваться, чтобы объект воздыхания всегда чувствовал себя комфортно возле тебя? Нет, слишком много мыслей. Лучше она уйдёт. Спрячется в нору и подождёт окончание бури.
— Ну, Пит. Уже поздно, пора двигаться, а то опять придётся ругаться с охранником.
В ту ночь смех Пита Мелларка, наверное, был слышен на весь этаж. И студенты предположили, что вот и настал день, когда он сошёл с ума под началом Катона. Пит может и не принимал наркотики, но это не означало, что он был чист. Он был зависим. О, ещё как! Это была самая настоящая аддикция. И имя ей — Китнисс.
========== Глава восьмая. ==========