А вечером она зашла к соседке и украла ключи.
— Понятно, — вздохнул Вадим.
Не было звезд. Светились редкие окна. Пробегали по стенам мазки фар. Мерцая, потрескивали вывески. Город засыпал, сонно посвеченный опутавшими его электрическими цепями. В него было странно смотреть. Как в пустоту. Как в пропасть.
Воздух казался соленым.
— Холодно, — сказала Вика, опускаясь на унифлекс. Съежилась, обхватив колени руками.
Вадим снял куртку, набросил девчонке на плечи.
— Может, тебе пойти домой?
Он не увидел, скорее, почувствовал мотание головы.
— Не, давай посидим еще.
— А не хватятся?
— Я уже взрослая.
Вадим, присев, подобрал ногу под себя.
— Как-то грустно ты это сказала.
— Ага. А ты можешь убить Дюшу?
— Вик, я и спасать-то не особо умею.
— Я же увижу его в школе…
— Вик, — Вадим поймал в свои ладони холодные ладошки Вики, — посмотри в себя, пожалуйста: чего ты по-настоящему хочешь?
— Не знаю.
— А ты сильно посмотри.
Он держал ее руки, пока они не стали теплыми.
— Забыть, — после долгого молчания сказала Вика. — Все забыть, будто ничего не было. Ни Дюши, ни… Ты можешь так сделать?
Вадим отнял ладони.
— Нет.
Девчонка пошевелилась, скрипнули рулоны.
— Никто ничего не может.
— Ты можешь. Сама.
— Покажи еще, пожалуйста, фотографию, — попросила Вика.
— В куртке, во внутреннем.
Вадим прислонился к бортику спиной, наблюдая, как кружок света от телефонного фонарика, подрагивая, ползет по вновь извлеченному снимку.
— Я здесь веселая, — сказала Вика.
— Это снимала девушка, которой уже нет.
— Почему?
— Она погибла четырнадцатого.
— Но фото…
— Я знаю. Но так есть. Алька… — Вадим запнулся, зажмурился на мгновение, пережидая боль, свирепо цапнувшую сердце. — Я думаю, это от Альки. Как прощальный привет.
— Это была твоя девушка? — тихо спросила Вика.
— Да.
Девчонка близко-близко нагнулась к фотографии, так, что отсвет фонарика лег на лоб, брови и переносицу.
— Двадцать пятое…
— Чудеса случаются, Вика. И Алька хотела, чтобы я тебя спас.
— Я не понимаю, как так может быть.
— Я и сам… — Вадим втянул сентябрьский воздух носом и сказал то, на что надеялся изо всех сил: — Может быть, двадцать пятого она появится и снова сделает ваши снимки. Понимаешь? Если я помогу вам всем…
Он замолчал, чувствуя, как нелепо звучит надежда.
— Ты думаешь, она придет двадцать пятого сюда, на крышу?
— Но кто-то же это снял! — отчаянно сказал Вадим. — Или снимет. А кроме Альки некому.
— А хочешь…
Запиликавший телефон не дал Вике договорить.
— Да, мам, — сказала она в мобильник.
Из слабо прижатого к уху динамика донесся визгливый женский голос, срывающийся на крик.
— Сейчас же!.. — расслышал Вадим. — Где ты? Совсем отбилась! Быстро домой! Мы тут с ума сходим! Я "валерьянку" уже и себе, и отцу твоему…
— Мам, у меня все хорошо, — зашептала Вика. — Ну не истери, пожалуйста.
— Истери!?
— Мам…
Вика отвернулась, отошла, и женский голос перестал быть слышен.
Вадим подумал, что тринадцать лет назад телефоны были редкостью, а ему в ее возрасте и в голову бы не пришло возвращаться домой позже десяти вечера.
Хотя, наверное, Вадимчику и это простили бы.
Он получил ремня всего один раз, лет в шесть, когда врубил "психа", убежал во дворы, и его искали с милицией.
— Ты извини, — подошла Вика, — мама на самом деле добрая, просто волнуется, вот и кричит.
— Пойдешь?
— Ага, — Темный ком куртки ткнулся ему в грудь. — Спасибо.
Вадим поднялся, просунул руки в рукава.
— Ну, тогда, наверное, и я пойду.
Куртка еще хранила Викино тепло.
Ночная крыша бугрилась непонятными наростами. То ли кожухи, то ли ящики, то ли будки выросли как грибы. Вроде ведь не было.
Вадим запнулся о провода и едва устоял на ногах. Квадратная горловина люка мелькнула в стороне.
— Вика, мы прошли лестницу.
— Нам второй подъезд.
— А-а.
— Ой, — остановилась Вика. — Я же спросить хотела: у тебя еще много фотографий?
— Три, — сказал Вадим.
— Ага. Там тоже надо кого-то спасти?
— Только на двух не совсем ясно, кого.
— Хочешь, я тебе помогу? У меня папа жуть как любит такие вещи, все такое таинственное, мистическое.
Вадим задумался.
— Мне, наверное, придется по области помотаться. Если у вас есть машина…