Ясно было, что долго так продолжаться не может – надо съезжаться. Она сопротивлялась: «Еще чего, зачем, пусть лучше отдельная квартира внуку останется – не придется тогда снимать…»
Уговаривали всей семьей, напирая на то, что понадобится помощь с младшей – скоро школа, не с ключами же на шее ей ходить, в самом деле…
Новая квартира маме понравилась – светлая, просторная, в ее комнате отдельная лоджия: выходи, садись и вроде как гуляй на свежем воздухе. И район был получше, не такой загаженный. На прежнем месте в шаговой доступности у нее была лишь гостиница – бывшее заводское общежитие – и при ней непонятного свойства шалман, где днем тихо кормилась местная милиция – патрульные машины так и сновали, а по вечерам съезжалась рыночная публика и грохотала попса. Случались и выстрелы. А теперь рядом несколько магазинов, рыночек, торговые центры у метро. Выбиралась, правда, она из дома не часто, но все же выбиралась – со словами, что не может все время в четырех стенах сидеть…
В этот раз все выглядело совсем не так страшно – обыденно. Вдруг стала отекать, сами выяснили, что это асцит – скопление в организме жидкости, когда поняли, что самостоятельно, одними таблетками, с этим не справиться – мама решила: лягу в больницу. Начало декабря, до Нового года по-всякому должна успеть: рядовая процедура, некоторые, говорят, делают ее регулярно.
Пришедший по вызову терапевт – говорливый мужичок предпенсионного возраста – тоже успокоил:
– Да ничего страшного. Все выведут, подлечат, через пару недель выйдете, как новенькая. Собирайтесь.
Долго выписывал направление, вызвал «скорую», пожелал выздоровления, отправился дальше.
К приезду бригады все сама собрала, была готова.
Бригада теперь была женской. Никаких предложений насчет хорошей больницы не делала, просто работала – и все. Старшая первым делом прочитала выписанное направление, после чего произнесла только одно слово: «Идиот!» На их удивленные взгляды ответила: «Все, видимо, написал, что помнит».
Сама осмотрела, проверила – да, он самый, асцит…
В больницу повезли ближайшую, которая, правда, не так уж близко от них и находилась – самоходом минут сорок, если не пятьдесят: с пересадкой на метро, затем несколько остановок на любом наземном.
Мама сидела в машине, опираясь на палку, – немного нахохлившаяся, но не испуганная, неподвижной своей монолитностью похожая на чью-то статую – так и не вспомнил, чью.
Точно так же потом сидела и в коляске, когда возил ее в приемном по разным кабинетам – анализы те, анализы эти, ЭКГ, рентген, специалисты… У каждой нужной двери торчала небольшая очередь, всякий раз состоявшая из одних и тех же – впору было знакомиться. Но не хотелось – каждый был со своей бедой и узнавать про чужие никакого желания никто не испытывал. Даже родственники говорили друг с другом немногословно – атмосфера не располагала.
Многие поступавшие были с травмами, по большей части – пьяными: зима, поздний вечер… Кое-кто скандалил, одному окровавленному парню, сбитому машиной, приехавший старший брат – такой же пьяный – норовил все поправить на каталке неестественно торчащую, переломанную ногу и засунуть под простыню поллитровку – на утро. Его останавливали, он говорил: «Че?! Это брат мой!» – и продолжал. Брат стонал и просил пить. Кто-то в халате, проходя мимо, сказал, что ни в коем случае – есть подозрение и на травму живота. Старший недоверчиво выслушал, отошел, вернулся с минералкой – все равно решил напоить: брат же просит, а тут какие-то… Пришлось убеждать, чтобы этого не делал. Он смотрел подозрительно, искал подвох – в чем хотят надуть? – мотал головой, не соглашался. Убедить, как ни странно, удалось пострадавшего – просить перестал, затих. Брат еще потоптался рядом, сказал: «Ну бывай!», погрозил всем пальцем и ушел – теперь окончательно. Каталка с младшим так и осталась стоять посреди коридора, пока какой-то врач, наткнувшись на нее, не спохватился: а этот чего здесь делает, его же в операционной ждут?
Тщедушный дедок с перевязанной головой назойливо ко всем приставал, ругался, нарывался на скандал. Из ближайшего кабинета выглянула медсестра, рявкнула: «Дед, ты уже по башке топором получил, тебе мало?! Еще огрести хочешь?» Дедок чуть притих, но ненадолго – через пару минут принялся материть сидевшую рядом пожилую женщину – видимо, жену. Та привычно сжималась, молчала, смотрела куда-то в пол.
Судя по поведению сестер и врачей, такое здесь происходило каждый вечер.